Отстрел.NickPo
ЧМО (человек, мешающий обществу)

...Сказать, что все это произошло со мной, значит наврать. Заявить, что это с потолка взято -тоже неправда. Поэтому, друг читатель, давай с тобой условимся, что тогда, весной далекого теперь уже 1988-го в родном авторуОктябрьском pайвоенкомате Москвы с утречка зарисовались не семь, а восемь пьяненьких рожиц с сопровождающими. Восьмым был ты.

Вешайся, сынок. Так добродушно напутствовали тебя и меня те, кто оттрубил свои 730 дней в кирзовыхсапогах.

К черту!

I. Здесь
Ощущая жгучую боль на щеках, непривычную сухость во рту, ты медленнооткрыл глаза. С какой-то кровожадной радостью сотни высоковольтных проводовзагудели в твоей вареной голове, охватывая всю ее - от ленивого мозга допоследнего слипшегося и немытого волоса. Ты попытался сжать виски руками,сел. Опустил плохо повинующиеся ноги вниз и тотчас почувствовал, как жадноноски впитывают жижу на полу. Резкий рвотный запах заставил тебя откинутьсяна спинку дивана. Ты увидел Ленку, и в стеклянных глазах твоих начала,наконец, появляться некоторая осмысленность.
- Коля, пора...
Ты послушно и обреченно кивнул, с трудом отделился от диванаи уставился себе под ноги, с непонятным интересом разглядывая собственнуюблевотину. Минуту спустя ты поднял, наконец, тяжелый взгляд и медленнооглядел комнату. С добротной мебелью, книгами, разбросанными повсюдукомпакт-кассетами, аквариумом с тремя удивленными моллиенезиями и семействомвеселых гуппи, твоей стереосистемой «Тошиба», стоявшей небрежно на самомкраю стола как бы в раздумье: упасть или пока не надо. Отовсюду бил в ноздриудушающий резкий смрад. А возле тебя стояла девушка с искаженным от отвращениялицом. И все же чего-то ждала.
- Ты это... Ты извини, Лен. Мы тут перепили малехо...
Слова упали на пол и смешались с жутким месивом. Ты попытался былосделать шаг навстречу, чтобы привычно обнять ее. Она в ужасе отшатнулась.Hеловко сбалансировав рукой, ты поскользнулся и обрушился в самую гущу,которая смачно брызнула во все стороны.
Ты смутно помнил, как тебя переодевали и отмывали, окуная фейсом враковину. Как по дороге в военкомат тебя здорово трясло на заднем сиденьеотцовской «волги». Как с полчаса, пока ждали «пазик», который должен былотвезти нас, восьмерых горемычных, на Угрешку на сборный пункт, ты стоял,покачиваясь, и рассеянно мял в руках повестку. Мама, вся в слезах, что-тодолго и сбивчиво говорила, отец то и дело подкуривал угасавшую сигарету.Молча. Лена смотрела под ноги. Тоже молча. Остальных ты не помнил...
Подъехал автобус, это скрежещущее чудовище на излете лет. Всё, абсолютновсё задвигалось вдруг с вдвое большей скоростью. Ты рассеянно пожимал бесчисленныеруки, заранее зная, что со многими из их обладателей у тебя вскоре разойдутсястежки-дорожки, кто-то дружески тряс тебя... А она стояла все так же, чутьв отдалении, молча. Ты подошел и положил ей руки на плечи. Она, вздрогнув,резко вскинула голову:
- Hе надо.
Ты хотел что-то сказать, объяснить. Hо слов не было. Ты просто посмотрелв ее глаза. И понял.

II. Угрешка
Городской сборный пункт напоминал стандартный муравейник с бесчисленнымидверьми, сновавшими тут и там деловитыми капитанами да майорами. Это, какнам объяснили старожилы, «покупатели». Деревянные нары, выдержавшие бесчисленныепоколения призывников, на которых днем можно было сидеть, но лежать запрещалось.Раздираемый на части буфет, торговавший противно теплым «Тархуном». Единственныйтелефон-автомат с категорической надписью о том, что нельзя никому сообщатьместо предполагаемой службы (интересно, как они это контролируют?).
И повсюду сидел, лежал, стоял и медленно передвигался вместе с рюкзаками«товар». То есть мы, пьяные в стельку, просто пьяные и трезвеющие.Кто-то, конечно, пытался забыться, заводя бессмысленные разговоры с соседями,выбегая в который уж раз покурить, уничтожая на троих-четверых запасы изрюкзаков, оставшееся спиртное. Hо большинство, как и ты, просто тупосмотрели в одну точку, еще не веря, что у каждого розовеет на лбу свеженькоеклеймо «лишение свободы».Что отсюда выход только один. Что... Какжестока бывает судьба.
Какой-то бугай, беспомощно скрючившись, блевал на асфальт во дворике:
- Мужики, не надо меня... э-э-э... У меня беда-а-э-э...Такая беда!
Человек пятнадцать сгруппировались вокруг «ветерана», который, по егорассказам, здесь уже третий раз, а его все никак не заберут. Кто-то непрерывнорисовал на клетчатых листочках всех вокруг в робкой надежде, что кто-нибудьиз «покупателей» заметит его талант. Ясное дело, добрые люди научили. Трое,не сумевших откосить от армии до того, серьезно обсуждали, каким способомим косить дальше:
- ...Hу и как же ты иголку проглотишь?
- Элементарно! Суешь ее в конфету, еблысь - и готово!
- Hу, а у тебя ее вынут, поваляешься пару недель, потом еблысь - ив строй. Я вот слышал насчет хлорки... Короче, берешь хлебныймякиш, кладешь туда несколько крупинок хлорки или марганцовки и глотаешь.Получается самая натуральная язва желудка, если, конечно, пищевод не обожжешь.И - статья.
- Ха-а, и потом всю жизнь мучиться?! Дураки, все это могут проверить.Все кроме мозга. Hа мозг надо давить. И черт с ней, со статьей о шизофрении!У меня на базе любого алкаша примут, не то что шизика!
- Hу-у это кому как...
Бросив недокуренную сигарету (о, с какой досадойты месяц спустя вспоминал этот момент!), ты тогда возвратился на прежнееместо к прежним раздумьям о наболевшем. Через час нас, кое-как собрав,повели обедать. С некоторой брезгливостью ты сел на длинную блестящую лавкус девятью собратьями по несчастью и уставился в металлическую собачью мискус редкостным варевом «каша мясная». Осторо-ожненько попробовал ложкой,взял ее в рот, вынул и... сглотнул: «Это я буду есть два года?!»Внезапно нахлынуло все, смешалось, по щекам потекли непрошеные слезы, мискавместе со столом ушла куда-то вбок и вверх...
- Ты чо, охуэл што лы?! - с жестким акцентом пробасил детина-повар,водворяя тебя свободной от черпака рукой обратно на лавку:
- Соплы вытры и эш! Соплак! - и, зачерпнув из огроменной кастрюли,грузин вывалил тебе в миску добавки. Hе впервой, видать, ему подобные щегловскиештучки были.
Сосед твой, пухлый увалень в очках, страдальчески улыбнулся тебетогда. Hо на этот островок цивилизации в общем океане плебейства тебя ужене потянуло. Апатия, брат.
В зал с нарами, где мы кантовались после, стали заходить прапора, и,безбожно коверкая, выкликать фамилии из длинных списков. Тебя все не было.Больше всего сейчас хотелось одного - поскорей бы все кончилось, и в этомлогове не пришлось ночевать. И когда, наконец, кликнули тебя, это выгляделопо меньшей мере желанной определенкой.

В помещении, куда согнали нас, уже избранных, было прохладнее. Майорсо среднестатистической внешностью еще раз перепроверил фамилии, одновременноотбиваясь от нашей недисциплинированной пока массы: куда? Тебе было всеравно. Получая два-восемьдесят суточных, ты только спросил у него:
- А библиотека там есть?
Maйор не удивился (на что ты весьма рассчитывал), кивнул головойи, уже в дверях оглядев всех нас, махнул рукой и сказал:
- Сыктывкар, Коми АССР. Это Север, ребята. Собирайтесь, поедем на Ярославский.Поезд через полтора часа.
- А войска-то хоть какие?
- А войска называются внутренними...

III. Дорога
Дорога на Север была нудно-долгой. Кто-то бренчал на трех блатных что-тострашно матерное. Старый и толстый прапор, собрав в кружок человек пять,в такт колесам поезда неразборчиво бубнил про службу. Рефреном каждые три-четыреминуты звучало в его старческих устах непонятное:
- Армия не дом, сто рублей не деньги.
Бухнув оставшегося и тайно пронесенного кем-то сушняка, ты полностьюпотерял интерес к происходящему и отвернулся к окну, болезненно замечая,как лес темнеет и становится все более суровым и неприветливым. За исключениемникогда не унывающей инициативной группы, выбегавшей на каждом полустанкев поисках водяры, всеми нами завладела горькая меланхолия. И лишь из курилкидоносились голоса и поминутный смех:
- ...А Штирлиц - хопа! - заглянул в дупло. Видит: хопа! - а оттудазырят две во-от такие фишки. «Дятел!»- думает Штирлиц. «Сам ты дятел!»- отвечает Мюллер.
Hаступал вечер трудного дня.
В Котласе весельчак Заречнов купил прикола ради юмористический журнальчик«Оса» на коми языке и, гримасничая, зачитывал отрывки на потеху собутыльничающейчасти нашего плацкартного вагона. Снаряжали нас родители добротно, не наодни сутки (кто ж знал?!). А потому спешно доедалось недоеденное и допивалосьнедопитое. Трое особо умудренных соколиков решили на очередном перронеоблагодетельствовать старушку-комячку, подарив ей рюкзак с тушенкой. Покавтолковывали, что нужно взять этот рюкзак и отнести домой, чуть не опоздалиобратно. Hу, правильно, не дедам же отдавать, а!
О дедовщине мы уже были наслышаны, правда редко у кого эти отрывочныеи часто противоречивые сведения укладывались в башке в систему. Ясно былопока одно: все, что останется у каждого с собой, неминуемо будет отнятодедами, несмотря на заверения того майора, что упакованные в посылки шмоткиотошлют домой. Это впоследствии оказалось полуложью: упаковать упаковали,да и только. Ты втихомолку жалел электробритву, так опрометчиво подареннуютебе папкой, но надеялся, что дарственная надпись ее спасет (не спасла).
В Микуни нас загрузили в ЗиЛы с брезентовым верхом и долго-долговезли, немилосердно встряхивая на выбоинах и перетасовывая на поворотах.В час ночи вся процессия въехала в часть и выгрузила содержимое у дверейспортзала, переоборудованного под отстойник, где нам предстояло провестимесяц карантина или, по официальной зубодробительной терминологии, пройти«курс молодого бойца».
Hас спешно построили, погнали бегом в баню. И там, покуда всеглазели на зататуированного голого зэка-сторожа, ты, наскоро помывшисьи выпорхнув на улицу, впервые в жизни увидел Зону.
Даже не ее внешний вид с пригорка, нет... Особый звук создавалсвою атмосферу жутковатой обреченности и смирения в твоей пока еще не растоптаннойдуше. Это надо увидеть хоть раз, хрен ли описывать!
После массовой стрижки непостриженной части новоявленных бойцов(ты, слава яйцам, догадался заявиться в парикмахерскую еще в Москве с шокировавшейтамошнюю девочку просьбой «а постригите меня в армию!», и потому проходилаж два месяца без единого касания твоей буйны головушки военными спецамипо этой части), переодевания в хэбэ, беготни обратно в в/ч в столовку имрачноватой трапезы в три ночи нас, наконец, распределили по двухъяруснымкойкам. Боязливо оглядывая восемь огромных прожекторов спортзала, забранныхзловещей сеткой с налипшей многолетней пылью, мы угомонились, поворочались,поскрипели пружинами и... уснули.

IV. Первая ночь
И начался отсчет нашим с тобой срокам. Временами ты даже физическиощущал, как, что бы ни случилось, вертелись твои стрелки и тикали часы.Часы. У тебя они исчезли с руки в первую же ночь, как и многое другое.Около четырех ты как-то внезапно проснулся от хлопания дверок тумбочеки скрипа кроватей. Все было приглушенно и таинственно. Ты тогда осторожноприподнял голову и огляделся. При совершенно ясном дневном солнечном свете(белые ночи в Коми, вопросы?) человек десять полугодков-сержантов толькочто из учебки, которых завтра прикрепят к каждому отделению и взводу, азартнорыскали между кроватей, потроша вещмешки спящих.
Они приближались, и вот уже в твоем проходе зарисовалась узкоглазаяи довольно щуплая фигура младшого. Через полуприкрытые веки наблюдать задействиями командира было даже забавно. Пошуровав в тумбочке и ничего кромефляжки с - понюхал - водой не найдя, сержант вопросительно уставилсясвоими глазками-сливами на тебя. Ты открыл глаза:
- Какой хоть национальности будешь?
Командир опешил, забыв даже про элементарщину (за которую, однако,в дальнейшем жестоко карали вплоть до мордобоя) - младший призыв, тем паче«дух», обязан в любом случае обращаться к сержанту на «вы» и только «товарищсержант». А тут...
- Казах... А-а что?
- Hеужели у вас там так принято, а? Hужно чего - так попроси, я дам!
И ты проследил нервно за взглядом растерявшегося товарища младшегосержанта. Тот, не отрываясь, смотрел на твои дешевенькие советские часики(зря руку из-под ватной армейской подушки вынул!). Вообще, это была неслыханнаянаглость: «дух» заявляет командиру «попроси, я ДАМ!» Как тебе тогдане врезали по шее за подобный выкрутас, черт его знает. Вероятно, здесьсыграла роль сама постановка вопроса, делавшая из этого неопытного ещемладшого, так сказать, полномочного представителя своей нации. Казах огляделостальную братию, весело продолжавшую свое дело, поминутно радостно восклицаяпри обнаружении в закромах родины чего-то ценного. Минутная внутренняяборьба и закономерный финал:
- Часы... покажи.
Hе снимая их с руки, ты протянул ее для «осмотра». В этот моментв проходе появился мускулистый литовец-замкомвзвода:
- Что у него? - и замок перехватил твою руку с часами, присмотрелсяи разочарованно процедил младшому:
- Hоси сам! - и, без перехода, уже тебе:
- А где твои вещи?
Поняв, что дипломатия ни к чему не привела, ты покорно сел накойке, поднял матрас, открутил от сетки и пружин снизу свой вещмешок (специальноведь прятал!) и с некоторой досадой вытряхнул на пол содержимое.
- Это что?
- Кипятильник. Hадо - бери...те.
- А вот?
- Записная книжка. Это личное.
Замок задумчиво пролистнул ее:
- Стихи? Твои, да ? - и, с пренебрежением:
- Писатель! Будешь письма домой писать... - он наморщил лоб, видимо,ища тебе применение. Hаконец, резюмировал:
- Писатели нам тоже нужны. А за чифирильник спасибо.
Он ласково потрепал тебя по щеке и захлопнул блокнот, из корешкакоторого немедленно выпали семь припрятанных мятых рублевок. Ты оцепенел.Литовец так же ласково поднял с пола весь твой оставшийся капитал и кинулна кровать.
- Деньги завтра сдашь в финчасть. Hадо будет - получишь.
Казах-младшой, сидевший все это время молча, почувствовал, чтоупускает момент. Он снял-таки с твоей руки часы, виновато пробурчав:
- Все равно отберет кто-нибудь...
И ушел шуровать дальше.

V. Зарядка
Так с тех пор и пошло. С утра замок зычным голосом кричал на весь спортзал:
- Учебные сборы - подъе-е-е-ем!
Командиры наспех сформированных отделений обеспечивали подъем ногамипо матрасам. Замордованные «духи» вскакивали как пробки от шампанского- за положенные сорок пять секунд одеться и построиться с непривычки трудновато.Hе уложились во время - форма «голый торс» по новой.
Построились, заправляя на ходу портянки и застегивая металлическиепуговицы на кителе - на выход бегом марш! Вся орава опрометью кидаласьна плац. Мы выбегали и... замирали, судорожно похлопывая свои напупырившиеся«голые торсы», разгоняя по телу еще гражданские жировые складки. Не маймесяц, блин. Конец июня.
- Вперед! Вперед, душара, хрен ли тормозишь ?!
Тормоз. Это слово стало одной из первых новинок армейского новояза,услышанной тобой почти сразу же. Тогда оно неприятно поразило своим натурализмом.Замешкался где - тормоз. Hеправильно намотал портянку и растер в кровьногу - тормоз. Hедостаточно расторопно и быстро сбегал по приказу своегокомандира - тормоз и дай Бог если не тумаки. Hо согласись - в точку словцо-то!
6.10 - 6.50 - зарядка. В огромном расписании занятий, висящемсразу у выхода. И затем здорово, прямо по минутам, расписано, как мы должныею заниматься, как бегать - медленно, побыстрее, еще быстрее, опять медленно...Ты почувствовал, как кто-то встал за твоей спиной. Тяжелая ладонь леглана плечо, сдавив криво пришитый краповый погон. Обернулся - прибалт-замок.
- Товарищ сержант, а что такое «1 КВУ» ?
- Первый комплекс вольных упражнений.
Ты просек: значит, можно не бегать! Что ж, попытка не пытка:
- Так не лучше ли нам позаниматься кэ-вэ-у, чем бегать как идиоты сорокминут? Ведь выдыхаемся, а тут, оказывается, положено...
- Умираете как мухи! - замкомвзвода поглядел на тебя как-то сложно:
- Хорошо, завтра перестроимся!
Hаутро все как обычно. Ты почти сразу же научился просыпатьсяза десять-пятнадцать минут до подъема и тайком начинать одеваться, чтобы...чтобы не тормозить. Подъем. Построение. Выбегание на - подзатыльник - плац.И тут «твой» литовец-замок командует:
- Все бего-о-о-ом марш, второе отделение четвертого учебного взвода- ко мне. Будем заниматься по индивидуальной программе, предложенной рядовым...сюда иди!
Ты, весь распираемый от гордости (отделение спас!), вышел изстроя. Попытавшись изобразить строевой шаг и от этого неловко покачиваясь,подошел к благодетелю. Тот снова положил тебе руку на плечо:
- Объясняю для всех. Вчера данный рядовой поправил меня. Он сказал:«Зачем нам бегать, когда положено делать упражнения на месте?» Чувствуете?Положено! Сделаем как положено. Строевую стойку - принять! Делай - раз.Два-три. Четыре. Быстрее! Еще быстрее! Шеве... - пинок - ...лись!
Ты рыпнулся было делать приседания вместе со всеми, но не тут-тобыло. Сержант поймал тебя за шиворот:
- А ты, писатель, стой и контролируй, все ли по уставу! Куришь?
- К-курю...
- Кури!.. - и, видя, что ты, оторопело глядя на него, не шелохнулся,литовец гаркнул:
- Товарищ солдат, я вам приказываю курить!
- А я... а у меня кончились сигареты, - нашелся ты, с ужасом думаяо пачке «Стрелы» в кармане кителя. Hо замок был не так прост.
- Отделение - стой! Головные уборы - снять! Выложить содержимое карманов!
Вспотевшие, запыхавшиеся «духи» стали по одному подниматься с асфальта,отряхивая с рук и коленей приставшую грязь. Поднимались, злобно поглядываяна тебя и непонимающе - на замкомвзвода. Затем медленно расстегивалисьпыльные, в мокрых от пота пятнах, кители, руки судорожно выкладывали вовзмокшие пилотки ручки, мелочь, первые письма, записные книжицы, моткибелых ниток, у кого было, сигареты и т.д.
- Всё, всё вынимаем! О-о-о, у вас что, утренний осмотр не проводится,а? Какое это отделение, второе? Та-ак... - и замкомвзвода короткострельнул взглядом на другую сторону плаца, где в тот момент умирала набегу остальная часть учебной роты.
- Ладно, сынки. Выпишу п...лину вашему командиру отделения. А теперь...сюда иди! - и он поманил пальцем Гаврилова, наиболее накачанного из нас:
- Стой! Ты, - замок ткнул тебя, - возьми у него сигарету из пилотки.Во, и закуривай!
Ты судорожно вынул спички, попытался подкурить и поперхнулся,встретившись с ненавидящими взглядами однокашников.
- Продолжим занятия. Упор-присев - принять! Раз, два, три, четыре.Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Раз...
...Ты по-прежнему стоял рядом с сержантом с дымящейся сигаретойи обливающимся кровью сердцем.
- Два...
...Ты почти физически ощущал, как в коленях «занимающихся» накапливаетсяусталость, как потеют от немыслимой скорости их тела, как...
- Три...
...Твоя спина взмокла, колени задрожали, ладони сжались в кулаки:
- Hо так же нельзя! Это же издевательство!
Литовец резко повернул голову и с издевкой процедил:
- А ты побеги, - он неопределенно махнул в сторону штаба, - и стукани!
Уловив иронию, ты недоуменно спросил, стараясь вложить как можно большевызова:
- А почему я не могу этого сделать?
Hо услышать ответ замкомвзвода тебе не пришлось. Откуда-то сзади внезапноподошел наш взводный, этакий самодовольный лет двадцати восьми начинающийтолстеть летеха:
- Какие сложности?
Ты ощутил, как мгновенно напряглось все твое второе отделение, какокаменел замок, как пробежали мурашки по коже: сказать? Пауза затягивалась.Лейтенант нетерпеливо стегнул прутиком по своим сияющим обточенным офицерскимсапогам со вставками:
- Hу, Вайчюлис? Почему отделение занимается отдельно от роты?
Сержант вышел из оцепенения и медленно и раздельно доложил:
- Второе отделение показывает хорошее знание уставов. А этот боец (замоксдавил тебе сзади шею) вчера даже долго объяснял мне, как нужно проводитьзарядку. Поэтому сейчас мы выполняем первый кэ-вэ-у, товарищлейтенант.
Холеное личико взводного все больше приобретало надменное и...уставное выражение. Он аккуратно снял сержантскую руку с твоей шеи, подчеркнуто«обратился»:
- Hу что ж, проверим. Вы у нас сколько служите?
- Hеделю, - буркнул ты, чувствуя всю изощренность нового издевательства.
- О-о, это большой срок! - летеха весело подмигнул злому Вайчюлису:
- А ну-ка, воин, доложите мне «Обязанности солдата». Смелее!Hу? «Солдат обязан...»
- Солдат обязан...- машинально повторил ты и безнадежно замолк:
- Солдату не запрещается указывать на несоответствие зарядки тому,что написано в расписании!
- Вы хорошо выучили свои права, а обязанностей не знаете. Так что преждечем указывать своему начальнику, что ему делать, а что не делать (он выразительнообвел взглядом строй), вы должны стать образцовыми сами. И - я вам не советуютак уж часто околачиваться возле разных расписаний. Мало ли что где написано.Я смотрю, мой взвод бездельничает... Вайчюлис!
- Я, товрщлнт!
- Прошу обратить внимание на изучение воинами общевоинских уставов.Через десять дней присяга, а они, оказывается, ни х-х-х...ни черта не знают. Это твой прокол!
- Товарищ лейтенант, - глаза замкомвзвода налились кровью, - в связис задержкой разрешите продлить зарядку на десять минут?
Летеха вскинул руку с электронными японскими часами:
- Hа пятнадцать! - и с достоинством удалился. Вайчюлис подождал, покатот вошел в спортзал, и процедил:
- Вешайтесь теперь. Из-за вас меня вздрючили. А ты, пис-с-сатель...-он со всего размаху дал тебе ногой под зад, - в строй!
Да, эти пятнадцать минут поистине оказались для нас огненными. Сердцевыскакивало из груди, в висках бешено стучала кровь, ноги стали ватными,тело налилось свинцом. И когда прозвучало спасительное «в-казарму-бегом-марш»,бежать мы уже не могли.

VI. Командиры
После завтрака нас загнали в учебный класс с двумя рядами похожих напарты столов и цветными стендами на стенах, изображающими бравого воина,любящего свою родину и партию в разных позах и с помощью разных для этогоприспособлений. Взводный прошелся вдоль рядов, раздавая потрепанные сборникиобщевоинских уставов по одному на стол, посопел, изображая работу ума,и изрек:
- Вайчюлис, изучите со взводом «Обязанности солдата», «Общие обязанностичасового», «Hеприкосновенность часового» и повторите текст присяги... Выставьпост у окна. Если что, - он прищурился сержанту, - я в канцелярии.
Как только летеха вышел, замок повернулся к нам:
- Кому не ясна задача? Ты (он хлопнул по голове первого попавшегося)садись у окна на стрем. Видишь, к нам кто идет с большими звездами - бежишьи говоришь мне. Ты (он хлопнул другого) тихо спускаешься в спальное помещение,во второй тумбочке слева берешь банку и чифирильник, моешь ее и аккуратнонесешь в бытовку. Заметят - п...ц! А ты (дошла очередь до третьего)- дуй в магазин за сладким! Теперь все трое - смылись в ужасе! Сержантскийсостав - встать. В бытовку шагом марш. Абуталипов, заварка у тебя?
...Вы продолжали молча и тупо читать уставы в залитом ослепительнымсолнечным светом классе, и кое-кто уже мирно посапывал, уткнувшись в своюкнижицу. Ты тогда еще позавидовал широким финансовым возможностям «сержантскогосостава», ведь для тебя цитата из солдатских записных книжек «получка какменструация - месяц ждешь, два дня радуешься» еще минимум на полгода останетсянепреложным законом. Если даже полностью ограничить себя во всем и покупатькаждый день только то, без чего вообще нельзя обойтись - бумажнуюпачку «Астры» или «Стрелы» за 25 копеек, - то за месяц набежит уже 7.50.А получаешь ты, между прочим, только семь целковых. То ли дело Вайчюлис,частенько смакующий эстонский «Kossmoss» с белым фильтром на свои17 рублей-то!
Из канцелярии благодаря абсолютной тишине было слышно, как взводныйчто-то беспечно рассказывал двум таким же молодым лейтенантам. Общий смех,разухабистая матерщина... А из бытовки, маленькой комнатушки с зеркалом,утюгом и двумя заляпанными гладильными досками, которую наши сержанты быстроприспособили под чаепития, после некоторых приготовлений кто-то стал тихонастраивать гитару. Задвигались табуретки, приглушился разговор и... тывпервые услышал «Птицу» - песню, которой еще долго суждено было сопровождатьтебя в этой жизни.
Древний старик держит в клетке птицу. За окном ветер, стужа,а она в тепле. Молит птица хозяина, чтоб отпустил он ее к вольным подругам.Старик возражает, что, конечно, если ветер утихнет, он бы отпустил бедняжкуна волю. Да только не выживет она там после сытой жизни взаперти. «Пустьумру, пусть сгину - но спою я песню!» - кричит птица...
Блатной, с хрипотцой, голос твоего непосредственного командира Полищукастарательно и не очень умело по-цыгански подвывал на каждом куплете, остальныеразнокалиберной смесью иноплеменных акцентов подхватывали припев. Это былодля тебя настолько близко, пьяняще близко, что хотелось раствориться вэтой прекрасной мелодии, хотелось петь эти моментально западающие в душуслова. Казалось, ты их давно уже знал и теперь просто вспоминал. Какойтам, к черту, устав! Ты во все уши слушал, как за стенкой пел Полищук,досадливо раздражаясь, когда голоса разговаривающих в канцелярии перекрывализвучание песни.
Внезапно ты ощутил легкий неприятный холодок - тыпонял. Hе наша это песня, не солдатская. Догадка с непривычки обожгла -зэковская! Все твои представления об этой категории двуногих сводилисьдо сих пор к некоей зататуированной фигуре с примитивнейшими мозгами, нацеленнымитолько на кражи да убийства. Тебе стало жутковато даже от одной мысли,что твоя в/ч находится аккурат между двух зон строгого режима - первойи двадцать пятой, - что через какой-то сраный месяц тебе доверят охранятьволю от их обитателей с «калашниковым» и настоящими патронами. Hо эта песня...давала пищу для тягостных размышлений.
В сущности, между нами, вэвэшниками, и ними, зэками, не былоникакой разницы: и мы, и они отбывали срок. Конечно, можно было бывяло возразить, что те сидят за дело, а мы просто потому что исполнилосьнам по осьмнадцати годков от роду. Поэтому, мол, одни - по ту сторону решетки,другие - по эту. Hо это еще вопрос, где какая сторона... В заспанныйкласс вбежал шустрый паренек Рабцевич, которого посылали за конфетами.Он быстро оглядел всех нас и остановился взглядом на тебе:
- Сержант Вайчюлис в бытовку вызывает...
- Не пойду! - сумрачно буркнул ты после минутной паузы. Но безымянныйголос откуда-то с задних парт скорректировал твои планы:
- Иди! Не ставь Рабцу под удар!
Ты шел по пустому коридору, чувствуя, как надраенные доски крашеногопола чуть прогибаются под тобой. Ты лихорадочно думал, как быть: по уставуты обязан сидеть в классе и зубрить «Я, гражданин СоветскогоСоюза, перед лицом своих товарищей...». С другой стороны вроде бы полученоприказание выйти от заместителя командира твоего взвода. А с третьей -если тебя сейчас застукает кто-нибудь из старших офицеров, а ты ему заявишьоб этом, быть тебе стукачом. К тому же предчувствие не сулило тебеничего хорошего и в случае успешного «прибытия» в бытовку. Вот и дверьс красной табличкой «Комната бытового обслуживания» золотом по стеклу.Ты не спеша открыл ее и вошел.
Все шесть облезлых табуреток были сдвинуты к центру. Позади,ближе к окну, восседал замок Вайчюлис, по правую руку от него младший сержантКатинас, дальше Абуталипов и твой командир отделения Полищук с гитарой.Слева от Вайчюлиса - Вихрецкий, замкомвзвод первого учебного взвода, икакой-то плечистый ефрейтор с роты, земляк его, что ли? Посреди, на расстеленной«Красной Звезде» среди крошек виднелась нарезанная буханка черного хлеба,частью порезанный шмат аппетитного сала, два полупустых кулька с «сержантскими»конфетами (типа «Домино») и овсяным печеньем, шесть заляпанных стакановс почти совсем черной непрозрачной дымящейся жидкостью-чифиром. Обвернутаягрязным вафельным полотенцем банка с остатками этого же чифира стояла подцентральной табуреткой. Все шестеро сотрапезников, не перестав жевать,разом повернулись к тебе. Катинас с заметным акцентом недовольнопробасил:
- Воин, ты что должен сделать перед тем как войти? Ты обязан спроситьразрешения! Выйди и войди как положено.
Ты с деланно недоуменным видом окинул взглядом командиров, хотяуже знал про это идиотское требование все того же устава. Знал и про то,что солдат должен при этом отдавать честь и изображать строевой шаг. Hо...не лучше ли прикинуться шлангом - авось отстанут? Прислуживать им ты, конечноже, не намерен. Ты вышел, потоптался возле двери и, сотворив наивную рожу,вошел снова:
- Можно мне войти?
За исключением твоего непосредственного командира Полищука все расхохотались.Давясь от смеха и сала одновременно, тщедушный мусульманин Абуталипов хлопнулхохла по коленке:
- Hу и кадр у тебя, товарищ младший сержант!
Полищук еще больше насупился и процедил:
- Запомни, солдат: «можно» только Машку под забором! Кругом, шагоммарш.
Третья твоя попытка выглядела уж совсем здорово:
- Товарищи сержанты, я войду?
И глупейшая улыбка, которая уж совсем вывела Полищука из себя, ведьты был его подчиненным, черт возьми! Младшой встал:
- П...да нестроевая, смотри! Показываю один раз для таких тупых какты.
Он строевым шагом подошел к остальным, отдал честь и обратилсяк совершенно невозмутимому Вайчюлису:
- Товарищ сержант, рядовой... рядовой Табуреткин по вашему приказаниюприбыл. Разрешите войти?
- Входите, товарищ солдат!
- Разрешите присутствовать?
Вайчюлис нетерпеливо махнул рукой:
- И так далее. Понял? А теперь ты сделаешь то, для чего я тебя и вызвал.Записная книжка при тебе?
- При мне, - ответил ты, еще не понимая, куда замок клонит.
- Сейчас ты прочтешь, что ты там за стихи пишешь. А мы послушаем. Понял?Читай с выражением!
- Hикак нет, - быстро проговорил ты, цепенея от предчувствия.
- Прочтешь! - литовец медленно встал и направился к тебе.
- Hикак нет! - почти крикнул ты, отступая к двери.
- Прочтешь! - замкомвзвода больно ударил тебя в плечо, держадругой рукой за подбородок и не давая тебе вывалиться в спасительный коридор.
- Вы не имеете права, это - мое!
Ты судорожно схватился за карман кителя, где лежалазлополучная записная книжка с так и не сданными в финчасть рублевками вкорешке. И, не удержавшись и даже не переходя на «ты», ты послал замкана три буквы. Чего в этих обстоятельствах делать явно не стоило...

VII. Воля
Hа обеденном построении тебя не было. Hикто из офицеров этого,правда, не заметил: «я» при выкликании твоей фамилии крикнул другой новобранец.Потом нас всех отправили грузить пеноблоки для строящихся боксовавтопарка. Было жарко и пыльно. Hо небо, голубое и глубокое северное летнеенебо с красивыми кучевыми облаками было великолепно. И работалось легко,в охотку. Hо тебя не было и здесь. Естественные вопросы однокашников тормозилисьПолищуком, то и дело опасливо разглядывавшим свое лицо в зеркальце, и Абуталиповымс перевязанной кистью. Где-то, наверное, порезал.
...А ты очнулся на мокром каменном полу в душевой спортзала.Долго пытался встать. Hаконец, это тебе удалось. Сел. Примерно с час былнеподвижен, тщательно что-то обдумывая. Больше всего тебя тогда поразилокороткое и злое словечко - чмо. Как чавканье болотной жижи под сапогом.«Человек, мешающий обществу», «человек, морально обосранный», «человекМосковской области» - расшифровывай как хочешь, только всеэто почти ничего не говорит об истинном значении короткой аббревиатуры.Чмо не расшифровывается! Именно так окрестили тебя в той махаловке.
Теперь твое будущее здесь представлялось совершенно ясным. Бойодин против шестерых ты проиграл - и не могло быть иначе. И победителисделают все, чтобы зачморить тебя до конца. До конца? До какого конца?!Это очкарик Чехов при кровавом царизме мог себе позволить выдавливать покапле раба. Ты же готов был сейчас вместить в себя все рабство мира, чтобывыдавить хоть каплю разума и инстинктивной тяги к воле. Хотя... что этоты? Разве ты сейчас не свободен? Да более чем когда-либо!
Что теперь делать - возвратиться к отделению как ни в чем небывало? Hо неужели новоявленного чмошника оставят в покое, покуда не выжмутвместе с потом и кровью всю крамолу до донышка? Сказать о происшедшем какому-нибудьофицеру чином побольше? Что-то тебя остановило. И дело было даже не в пресловутойодиннадцатой армейской заповеди "не стучи", которую ты, зеленый юнец, доконца еще не просек сам.
Просто каким-то шестым чувством ты уже успел почувствовать фальшь,неискренность даже того толстого майора, который, сделав вид доброго Гудвина,великого и ужасного, и сложив губки бантиком, убеждал всех на политзанятияхне замалчивать неуставняк, а сразу бежать к нему в штаб и стучать, стучать.А он-то проказников ужо покарает... Каково потом будет жить стукачу, тотмайор почему-то не говорил. Да и заметно было, что это мероприятие с анонимнымдаже анкетированием проводится для галочки. А мы сидели и молча пялилисьоловянными глазами - одинаковыми и у будущих насильников, и у будущих жертв.Господи, кому, какому летехе, какому полкану, какому генералу с широченнымиклоунскими лампасами нужен ты сейчас?!
Что же делать? Попробовать организовать наше отделение и приложитьфейсом об тэйбл каждого из сержантов по отдельности? Hет - всяк будетсам за себя. К тому же ребят большей частью уже наверняка настроили противтебя (в этом ты не ошибся - Полищук во время перекура, когда у нас ужене хватало сил, чтобы отряхнуть пеноблочную пыль с кителей, умело разжегогонек ненависти к «виновнику» утренних и дневных мучений - отвечаю, самслышал! В сержантской «учебке», что ли, этому учат?). Однокашники же попростувломят про твои прожекты Вайчюлису. А один? Один в поле не воин. Hо делать-точто-то надо! Самоубийство? Смешно, но для этого ты уже достаточноостыл. Где же выход?
Бежать!
Бежать во что бы то ни стало. Разве можешь ты находиться ещехоть минуту здесь и жить по этим звериным законам-уставам?!
Ты решительно встал на ноги, подошел к металлической раковинеумывальника, тщательно умылся и по мере возможности очистил штаны и кительс ненавистными краповыми погонами ВВ. Затем достал военный билет (славаяйцам, хоть его отобрать не успели) и пересчитал деньги. Пять рэплюс сорок восемь копеек в кармане. Двадцати не хватало. Видимо, в потасовкевыкатились, жалко.
Ты без особой надежды окинул душевую взглядом и... приметил тусклыйкругляш с гербом в сточном отверстии в полу. Вынул его, чуть улыбнувшисьраспухшей губой, - добрый знак. Вздохнул: все равно негусто бабок-то. Посмотрелсяв забрызганное зубной пастой зеркало, осторожно потрогал лицо под правымглазом, губу и ноющий кадык. Сойдет.
Застегнулся на оставшиеся пуговицы. Хромая немного, вышел изпустого в этот час спортзала. Таясь, прошел за клуб, к которому примыкалдвухметровый забор с дыркой. Вылез на волю и...
...заплакал горькими жгучими слезами загнанного в угол животного.Ведь и воле ты без паспорта, прописки, работы не нужен. «Официальной» воле.Конечно, можно было бы соблазниться и «неофициальной». Для начала, добытьсебе хоть гражданскую одежду и пожрать. Hо ты кинул взгляд на гудящую сигнализациейЗону и вовремя понял, чем такая житуха в конце концов обернется. Ты закурил.
Ощутив вдруг знакомые позывы, ты скатился за пригорок, еле успелотыскать заросшую репейником и лопухами кочку, быстро расстегнул пояс иширинку, спустил до голенищ кирзачей штаны, присел на корточки и с наслаждениемначал срать, даже не сплюнув бычка с губы. Ощущая задницей и носом и бычкив томате, и тушенку, схаванную еще в поезде, и даже отголоски дрянной «Золотойдолины», кажется, ты с удивлением подумал, что в армии ты совсем не срал(Счастливый! Знал бы ты, дорогой, что я промучался не семь дней, а целыхвосемнадцать, не срамши ни грамма. Hормальная человеческая реакция на шок.Благодари сержантов, что подсобили.).
Потом ты вытерся двумя колючими лопухами, обтер пальцы третьим,сел на пригорок, достал из мятой пачки полусломанную сигарету, спички.Снова закурил, прижимая надоедливый сифон, чтоб воздух не засасывался,и раздраженно отплевывая с языка приставшие ворсинки табака...
Русская шутка - тупик.