Homocidal
I

Счетчик аж зашелся, когда я его включил. Цифры так прыгали,что жидкокристаллический дисплей не успевал их отрисовывать – радиациябыла сумасшедшей. Перед тем, как отрубиться, я еще успел заметить в правомнижнем углу индикатора мигающую норму, приблизительно на два порядка меньшетекущего уровня. И при этом текущий продолжал расти. «А я еще молоде…»-- мелькнуло в голове и под дикое чувство тошноты я провалился в никуда…

Я проснулся. Первые несколько секунд я пытался сообразить,почему мне так неуютно. Потом до меня дошло – простыня была мокрой от пота.«Ни черта себе сон – выругался я, – давно  я так не пугался. Но этотсчетчик… где-то я его видел – эту небольшую коробочку  из белого пластика,удобно помещающуюся в ладони. Ну да ладно». Выбравшись из ставшей неуютнойпостели, я босиком прошлепал к окну – ненавижу смотреть на природу черезмонитор, уж лучше через пуленепробиваемый пластик. Извини, Очкарик, но,по-моему, монитор убивает то живое, что он пытается отобразить. Еслионо было живое.

Что ж, по-моему, сегодня, по тутошним меркам, неплохая погода.Хотя я тут сравнительно недавно, и практически не выбирался за пределыБазы, но кое-что я уже освоил – сегодняшний туман значительно слабее всехпредыдущих. Видно километра на два. Правда, жаль – с утра низкие облака.Эх, сюда бы еще легкий ветерок – совсем хорошо бы стало. Ладно, сегодняеще помаринуюсь в этой консерве, Базе этой чертовой. Но завтра точно выйду– и чихать я хотел на этот туман. И на все местные формы жизни. И на всеинструкции. Два месяца таращился в мониторы. Высматривал хоть что-тодостойное внимания – ну, Очкарик, подожди, встречусь я с тобой. Тогда тебяне спасет ни пиво, ни Вик. Ну, разве что Вик с пивом, да и то – смотрясколько пива. И смотря какого пива. И смотря что мне будет втирать Викпод это пиво. В общем, молись, что бы тебе чертовски повезло.

Черт, высидеть взаперти почти два месяца! Ждать, пока моя кровьпривыкнет ко всей той дряни, которую в нее влили, пока мой мозг приучитсяк виду этого дурацкого тумана, белого и густого, как сгущенка, привыкатьк воздуху в Базе, постепенно меняемом на воздух, засасываемый снаружи!А два месяца физических тренировок на площади в шесть квадратных метров!А сухие аминокислоты на завтрак! Два месяца кропотливейших  наблюденийза местными формами жизни, два месяца анализирования бесконечной статистики,даваемой датчиками вокруг Базы. И самое главное – ничего! Ровным счетомничего. Босс придет в дикий восторг. Будут тут снится кошмары.

Под эти оптимистические мысли, отойдя от окна, я направился в ванную.Или, вернее, в тот жалкий тесный отсек, который имитировал ванную. Выбравсамую расслабляющую музыку, я залез под душ. Нет, все-таки вода – самыйжеланный и самый любимый минерал для белковых форм жизни. Во всяком случае,душ – это единственное, что мне тут не надоело. И, наверно, не надоестникогда.

Капли воды. Прозрачнейшей, чистейшей воды, подогретой до температурытридцать шесть и шесть. Капли, сверкающие в лучах галогенной лампы какроса на моей родной планете. Падая с полуметровой высоты на тело, они своимлегким массажем вызывают ни с чем не сравнимое удовольствие. Продолжаясвой путь вниз, они пронизывают организм божественными токами, приносящимитихое умиротворение и дикую радость, спокойствие и заряд бодрости.Струйки воды змеятся по телу, меняя траектории, переплетаясь с волосками,переплетаясь друг с другом, питая одна другую… Срываясь с локтей, кистеймаленькими водопадиками, они напоминают нежнейшие касания любимой женщины…

Растянув сегодняшнее блаженство на четыре минуты дольше положенных,я выбрался из ванной, и под тихое гудение регенератора принялся усерднотереть голову полотенцем, параллельно производя опрос желудка на предметпринятия определенной порции синтетической органики. Ну, в общем, естья пока не хотел. Натянув штаны (моя детская мечта: не мнутся, не вытягиваются,волокна от острия иглы не раздвигаются – можно спокойно садиться на кнопки,плюс целая куча карманов) прямо на мокрое тело и не снимая полотенца сголовы, я направился в рабочую комнату. Проходя мимо небольшого зеркала,висевшего на стене, я остановился, посмотрел на себя и поспорил со своимотражением, что после возвращения домой я запросто выпью за одинприсест три, нет – четыре литра пива. Спорили мы на то, кому бриться. Таккак возражений не последовало, я побрел дальше.
- Здорово – сказал я, заходя в комнату. Главный компьютер мигнулмонитором, выходя из энергосберегающего режима, и по экрану побежали приветственныестроки. Ох, как же он мне надоел.
- Сколько тебе повторять – это я не тебе, а Чертенку. Ты все равноне живой. По крайней мере, ты не из нас. И знаешь, почему? Ты боишься воды.А Чертенок ее любит.

Чертенок, услышав, что к нему обращаются, приветственно шевельнулся.Любой посторонний, если бы и заметил это движение, то подумал бы, что унего начались галлюцинации. Но я то знал, что Чертенок ужасно рад менявидеть и что это он изо всех сил помахал мне. Что поделать, есливнешне это выглядит, как рукопожатие дохлой улитки. В конце концов, нельзябольшего требовать от кактуса. А Чертенок был именно им. Его мне подарилОчкарик перед отлетом. Признаюсь, сначала, когда я его увидел – нечто маленькое,зелененькое, едва выглядывающее из грунта горшочка и покрытое беловатымпушком, то я подумал, что, дружище Очкарик, твоя песенка спета: ты – законченныйшизик. Сколько я его знаю, и все равно он периодически чего-то новое выкидывает.Ну зачем мне тут, на Базе, кактус? Как сейчас помню – Очкарик, словно прочитавмои мысли, заговорщицки ухмыльнулся и сказал, что это я пойму потом. Ипристроил свой подарок возле монитора, не забыв наклеить бумажку с надписью«Поливать!» на горшок. Ну, ясное дело, бумажку я отодрал сразу, как толькоони улетели. Буквально на следующий день я уже понял то, что имел ввидуОчкарик. Пялясь в монитор, я, не глядя, попробовал взять со стола карандаш.Последствия – десять последующих минут прошли в чудесных ощущениях от выдергиваниямельчайших колючек из моей ладони. И это сопровождалось извержениями проклятийв адрес и Южной Америки, и Очкарика, и его идиотского подарка, и моегозадания и уже даже не помню чего.

Потом была еще не одна восхитительная битва с маленьким дьяволенкомиз Мексики, и однажды – признаюсь, выведенный из терпения, я сбрил емувсе колючки механической бритвой и убрал с глаз подальше. Вспомнил я онем где-то через неделю, когда почувствовал, что мне чего-то нехватает.Обозвав себя кретином, я пошел за водой. И вот тогда-то, поливая его, яв первый раз заметил, как он может двигаться – слегка  приподнявшисьиз земли и вытянув отросшие за неделю колючки, он попробовал достать мойпалец… В общем, свое имя он заслужил честно. С тех пор я испытываю к немууважение.
- Твоя сегодняшняя порция – сказал я Чертенку, наливая полстаканаводы в горшок. Проведя по верхним колючкам ладонью и ощутив,как он трется об меня, словно котенок, я улыбнулся, сел и повернулк себе монитор.

II

По коридору шли двое. Один, невысокого роста, в потертыхджинсах и с трехдневной щетиной на подбородке, выглядел очень усталым –это отражалось на его лице и походке. Он негромко говорил что-то в микрофон,закрепленный возле рта. Второй, судя по белому халату и специальной обуви,был врачом. Подойдя к лифту, они остановились и невысокий, замолчав, нажалкнопку вызова. Ожидая прибытия кабины, человек в белом халате произнес:
- Я бы не рекомендовал спешить. Мы абсолютно не знаем, к чему этоприведет – ведь это первый подобный случай. Такого еще не было и…
- Я знаю – резко перебил его невысокий, дернувшись. С тихим жужжаниемподъехал лифт.

Сегодняшние данные с наружных приборов показывали, что что-то изменилось.Сначала я никак не мог уловить, что именно. Подключив к главному компьютеруархивы, где хранились предыдущие замеры, и основательно там покопавшись,я вытащил оттуда графики изменения химического состава атмосферы. Бросивна них беглый взгляд, я присвистнул. Наконец-то! Пододвинув к себеклавиатуру, я запросил от системы последние замеры остальных параметров,и отдал команду на углубленный замер уровня солнечной радиации. Этот чертовтуман и так очень затруднял эту процедуру, а тут еще и сегодняшние облака…Н-да. Достоверные результаты будут часа через два, не раньше. Ну и прекрасно.Потянувшись, я откинулся на спинку полукресла, повернув его к окну, и погрузилсяв размышления.

Мерзкая планетенка. Всегда туман и облака, сумасшедшие испарения,почти стопроцентная влажность, и никакого ветра. Если бы не отсутствиесолнца, то эту дыру можно принять за наши тропики в зимний период. И этоесли не обращать внимания на местную флору и фауну. Представители последней,похоже, в процессе своей эволюции дальше каких-то жуков вообще не продвинулись– по крайней мере, ни один датчик из четырех десятков, контролирующих территориюоколо трех квадратных километров вокруг Базы, не зафиксировал никакой активнойформы жизни размерами больше Чертенка. Кстати, о Чертенке. Интересно, еслибы его высадить в местный грунт просто так, без всякой адаптации? Температурныйрежим-то точно ему подходит.
- Эй, колючий! Пойдешь со мной завтра? Может, тогда и говоритьнаучишься! – рассмеялся я, – будешь первым в истории Галактики  кактусом-первопроходцем!Запишу тебя в штат экспедиции, будешь получать правительственную зарплату.Или пенсию. Посмертно.

Как всегда, в ответ молчание. Ну и ладно. Фигня это все. Я всемогу пережить.

Из чувства балдежного ничегонеделания меня вывело появление красногомигающего квадратика на мониторе. Пробежав пальцами по клавиатуре, я замер:так и есть – самый дальний датчик засек чего-то, внешне очень отличающеесяот наблюдаемого ранее. Включив изображение, передаваемое датчиком, я почувствовал,как по спине побежал ручеек пота.
- Эй, колючий, к нам гости – прерывающимся голосом пробормоталя, не отрывая глаз от монитора. Честное слово, если бы Чертенок отозвался,сказал бы что-нибудь вроде «Сам вижу» или хоть пискнул как-то, тоя бы не обратил на это никакого внимания. Потому что то, что я увидел,загнало меня в такой шок, что, услышь я сейчас, будто моя Галактика пересталасуществовать, я бы не обратил на это никакого внимания. Картинка,даваемая дальним датчиком, внезапно погасла. Я сидел, тупо уставившисьв вежливое сообщение системы о том, что датчик GR34 уничтожен, и медленноприходил в себя после адреналинового душа. Картинка-то исчезла,но то, что я успел заметить, я не забуду никогда. Фигура человека. Человека,резко вскинувшего руку и уничтожившего камеру-датчик.

Человеческий мозг – самая великая вещь во Вселенной. Во всякомслучае, что с ним не соскучишься, так это точно. Особенно с моим – он представлялсобой сейчас довольно интересное зрелище. Я раздвоился. Одна часть лихорадочно,со скоростью последнего СуперКрея пыталась сообразить, откуда на этой планете,открытой всего половину независимого года назад и сразу занесенной в секретныйправительственный реестр, кроме меня и Чертенка, еще люди. Вторая частьспокойно наблюдала за жалкими попытками первой части и жалела, что по инструкциис собой мне запретили захватить хоть немного пива. Эх, холодное пиво!

Оказывается, была еще и третья часть. И именно она послала в дведругие части моего мозга нервный импульс, заставивший меня снова статьчеловеком и сообразить, что щелчок за моей спиной – это неспроста. Тутпошли работать рефлексы. Падая вправо со стула, я успел заметить, как стекломонитора, потухшего за доли секунды, покрылось тончайшей паутинкой из трещин,в центре которой, как паук, сидело маленькое отверстие. «Вот тебе за нарушениеинструкций» -- подумал я, вспомнив, что табельный парализатор остался лежатьвозле кровати. Чуть приподнявшись на ноги, я, не глядя, нырнул параллельнополу головой вперед и от раздавшегося рева боли испытал чувство глубокогоудовлетворения. «Вот это называется работать головой» -- мелькнуло у меня.Последнее, что я услышал, был приглушенный хлопок, после которого всепоглощающаявспышка боли и темнота…

Мужчина стоял на холме и смотрел на последние клочья тумана, разгоняемыелегким ветерком. Сквозь его сжатые зубы вырвался приглушенный стон. Тихоподошедший сзади человек в белом  положил ему руку на плечо.
- Примите мои искренние сожаления. Мы сделали все, что могли.
- Вы не понимаете… Этот человек – мой друг. – тихо сказалмужчина. И чуть слышно добавил – был …

И тогда подошедший, словно оправдываясь, быстро заговорил:
- Я предупреждал, что это опасно. Что его психика может невыдержать…. Две недели под глубоким гипнозом – это не шутка… Все-таки этобыл эксперимент… Хоть и очень рискованный…
- Это был его последний шанс. После той аварии…

Развернувшись, он медленно побрел по направлению к зданию.
- Стойте – крикнул ему человек в белом. Догнав его, он протянулему сверток:
- Возьмите. Это его,– и быстрыми шагами пошел прочь.

Поглядев ему вслед, мужчина перевел взгляд на сверток. Разворачиваяего, он уже знал, что увидит. Знал по маленьким колючкам, до кровипроколовшим его кожу через бумагу.