ЗРЕЛОСТЬ Приобретают остроту, Как набирают высоту, Дичают, матереют, И где-то возле сорока Вдруг прорывается строка, И мысль становится легка. А слово не стареет.
И поздней славы шепоток Немного льстив, слегка жесток, И, словно птичий коготок, Царапает, не раня. Осенней солнечной строкой Приходит зрелость и покой, Рассудка не туманя.
И платят позднею ценой: "Ах, у него и чуб ржаной! Ах, он и сам совсем иной, Чем мы предполагали!" Спасибо тем, кто нам мешал! И счастье тем, кто сам решал,- Кому не помогали!
Рано утром приходят в скверы Одинокие злые старухи, И скучающие рантьеры На скамейках читают газеты. Здесь тепло, розовато, влажно, Город заспан, как детские щеки. На кирпично-красных площадках Бьют пожарные струи фонтанов, И подстриженные газоны Размалеваны тенью и солнцем.
В это утро по главной дорожке Шел веселый и рыжий парень В желтовато-зеленой ковбойке. А за парнем шагала лошадь. Эта лошадь была прекрасна, Как бывает прекрасна лошадь - Лошадь розовая и голубая, Как дессу незамужней дамы, Шея - словно рука балерины, Уши - словно чуткие листья, Ноздри - словно из серой замши, И глаза азиатской рабыни.
Парень шел и у всех газировщиц Покупал воду с сиропом, А его белоснежная лошадь Наблюдала, как на стакане Оседает озон с сиропом. Но, наверно, ей надоело Наблюдать за веселым парнем, И она отошла к газону И, ступив копытом на клумбу, Стала кушать цветы и листья, Выбирая, какие получше. - Кыш!- воскликнули все рантьеры. - Брысь!- вскричали злые старухи. - Что такое - шляется лошадь, Нарушая общий порядок!- Лошадь им ничего не сказала, Поглядела долго и грустно И последовала за парнем.
Вот и все - ничего не случилось, Просто шел по улице парень, Пил повсюду воду с сиропом, А за парнем шагала лошадь...
Это странное стихотворенье Посвящается нам с тобою. Мы с тобой в чудеса не верим, Оттого их у нас не бывает...
И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной, Как я, смирен и оглушен. А рядом у соседних столиков Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов „In vino veritas” кричат.
Oh, I was this and I was that... Kipling, "Tomlinson"
Пейзаж для песенки Лафоре: усадьба, заросший пруд И двое влюбленных в самой поре, которые бродят тут. Звучит лягушечье бре-ке-ке. Вокруг цветет резеда. Ее рука у него в руке, что означает "да". Они обдумывают побег. Влюбленность требует жертв. Но есть еще один человек, ломающий весь сюжет. Им кажется, что они вдвоем. Они забывают страх. Но есть еще муж, который с ружьем сидит в ближайших кустах.
На самом деле эта деталь (точнее, сюжетный ход), Сломав обычную пастораль, объема ей придает. Какое счастие без угроз, какой собор без химер, Какой, простите прямой вопрос, без третьего адюльтер? Какой романс без тревожных нот, без горечи на устах? Все это им обеспечил Тот, Который Сидит в Кустах. Он вносит стройность, а не разлад в симфонию бытия, И мне по сердцу такой расклад. Пускай это буду я.
Теперь мне это даже милей. Воистину тот смешон, Кто не попробовал всех ролей в драме для трех персон. Я сам в ответе за свой Эдем. Еже писах - писах. Я уводил, я был уводим, теперь я сижу в кустах. Все атрибуты ласкают глаз: их двое, ружье, кусты И непривычно большой запас нравственной правоты. К тому же автор, чей взгляд прямой я чувствую все сильней, Интересуется больше мной, нежели им и ей. Я отвечаю за все один. Я воплощаю рок. Можно пойти растопить камин, можно спустить курок.
Их выбор сделан, расчислен путь, известна каждая пядь. Я все способен перечеркнуть - возможностей ровно пять. Убить одну; одного; двоих (ты шлюха, он вертопрах); А то, к восторгу врагов своих, покончить с собой в кустах. А то и в воздух пальнуть шутя и двинуть своим путем: Мол, будь здорова, резвись, дитя, в обнимку с другим дитем, И сладко будет, идя домой, прислушаться налегке, Как пруд взрывается за спиной испуганным бре-ке-ке.
Я сижу в кустах, моя грудь в крестах, моя голова в огне, Все, что автор плел на пяти листах, довершать поручено мне. Я сижу в кустах, полускрыт кустами, у автора на виду, Я сижу в кустах и менять не стану свой шиповник на резеду, Потому что всякой Господней твари полагается свой декор, Потому что автор, забыв о паре, глядит на меня в упор.
14.07.96
Дмитрий Быков "Стихи из Черной тетради", "расшифровка" к роману А.Лазарчука и М.Успенского "Посмотри в глаза чудовищ". К сожалению это - не во всех изданиях есть, у меня 2 - ни в одном нету, ура, в нете нашел :)
Пока пою, пока дышу, любви меняю кольца, Я на груди своей ношу три звонких колокольца. Они ведут меня вперед и ведают дорожку. Сработал их под Новый Год знакомый мастер Прошка.
Пока дышу, пока пою и пачкаю бумагу Я слышу звон. На том стою. А там глядишь - и лягу. Бог даст - на том и лягу. К чему клоню? Да так, пустяк. Вошел и вышел случай. Я был в Сибири. Был в гостях. В одной веселой куче. Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними! А он... Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими. А он мне - пей! - и жег вином. - Кури! - и мы курили. Потом на языке одном о разном говорили. Потом на языке родном о разном говорили. И он сказал: - Держу пари - похожи наши лица, Но все же, что ни говори, я - здесь, а ты - в столице. Он говорил, трещал по шву: мол, скучно жить в Сибири. Вот в Ленинград или в Москву... Он показал бы большинству И в том и в этом мире. - А здесь чего? Здесь только пьют. Мечи для них бисеры. Здесь даже бабы не дают. Сплошной духовный неуют Коты как кошки, серы. - Здесь нет седла, один хомут. Поговорить - да не с кем. Ты зря приехал. Не поймут. Не то, что там - на Невском. - Ну как тут станешь знаменит - Мечтал он сквозь отрыжку. Да что там у тебя звенит? - Какая мелочишка? Пока я все это терпел и не спускал ни слова, Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова. Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса. Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать. Потом окончил и сказал, что снег считает пылью. Я встал и песне подвязал оборванные крылья. И спел свою, сказав себе: - Держись! - играя кулаками. А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками. Хвалил он: - Ловко врезал ты по ихней красной дате. И начал вкручивать болты про то, что я - предатель. Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел. Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял. Что смог дорисовать рога, что смог дорисовать рога Он на моей иконе. - Как трудно нам - тебе и мне - шептал он, Жить в такой стране и при социализме. Он истину топил в говне. За клизмой ставил клизму. Тяжелым запахом дыша, Меня кусала злая вша. Чужая тыловая вша. Стучало в сердце. Звон в ушах. - Да что там у тебя звенит? И я сказал: - Душа звенит. Обычная душа. - Ну ты даешь... Ну ты даешь! Чем ей звенеть? Ну ты даешь - Ведь там одна утроба. С тобой тут сам звенеть начнешь. И я сказал: - Попробуй! Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело. Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвенело. Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая. Да разве можно не любить? Вот эту бабу не любить, когда она такая! Да разве ж можно не любить? Да разве ж можно хаять? Не говорил ему за строй. Ведь сам я - не в строю. Да строй - не строй. Ты только строй. А не умеешь строить - пой. А не поешь - тогда не плюй. Я - не герой. Ты - не слепой. Возьми страну свою. Я первый раз сказал о том, мне было нелегко. Но я ловил открытым ртом родное молоко. И я припал к ее груди, я рвал зубами кольца. Была дорожка впереди. Звенели колокольца. Пока пою, пока дышу, грешу и душу не душу, В себе я многое глушу. Чего б не смыть плевка?! Но этого не выношу. И не стираю. И ношу. И у любви своей прошу хоть каплю молока.
Если ты хочешь кончить с собой, почему ты не хочешь кончить с собой? Ну что же ты! Я так люблю и смерть и жизнь, Но, решись я кончить с собой, я бы кончил с собой... Ну, решайся, если можешь решиться! Что тебе чередование фантомов, Называемое нами миром? Кинолента дней, представленная Актерами ложноклассической школы? Бесконечно кружащийся калейдоскоп? Что тебе твой внутренний мир, который так и остался для тебя неизвестным? Может быть, убив себя, ты его наконец познаешь... Может быть, кончив, ты начнешь... Так или иначе, если ты утомлен бытием, Утомление должно быть благородным, И не следует, подобно мне, воспевать жизнь во хмелю И приветствовать смерть в литературе!
Ты необходим? О ничтожная тень, именуемая родом людским! Необходимых нет, и ты не необходим никому... Без тебя все пойдет без тебя. Может быть, для других будет хуже, если ты будешь жить, Чем если ты убьешь себя... Может быть, живя, ты докучаешь больше, чем ежели убьешь себя... Страдания других! Ты заранее терзаешься тем, Что заставишь рыдать о себе? Успокойся, рыдать будут недолго... Сила жизни мало-помалу утирает слезу, Когда мы плачем не о самих себе, Когда беда постигла других. Особенно смерть, Потому что после смерти с другими не случится уже ничего... Первым делом тоска, удивление оттого, Что тайна пришла и твоя драгоценная жизнь ушла... Потом ужас перед гробом, видимым и осязаемым, И люди в трауре, исполняющие служебные обязанности. Потом безутешная семья коротает за анекдотами ночь, Сокрушаясь о том, что ты мертв, А ты, случайная причина этой печали, Действительно мертв, куда мертвее, чем думаешь... Да, сейчас ты куда мертвее, чем полагаешь, Даже если там, в мире ином, ты куда живее. Затем трагическое переселение в склеп или в могилу. Затем память о тебе начинает умирать. Первым делом всем легче Оттого, что кончилась слегка затянувшаяся трагедия твоей смерти. Затем возобновляются будничные разговоры И злоба дня берет свое... Постепенно о тебе забывают. О тебе вспоминают только дважды в году: В годовщину рождения и в годовщину смерти. И все, и все, и больше ничего, абсолютно ничего. Дважды в году думают о тебе. Дважды в году любящие тебя вздыхают о тебе И, когда о тебе зайдет речь, вздыхают разок-другой.
Взгляни же на себя трезво, подумай трезво о том, кто же мы, в сущности... Если хочешь кончить с собой, кончай... Отбрось угрызения совести, доводы разума!.. Разве у жизненной механики есть угрызения или доводы?
Какие химические угрызения повелевают силой, Порождающей жизненный трепет, и циркуляцию крови, и любовь? Разве в веселом ритме жизни есть память о других? О нищее тщеславие плоти, именуемое человеком, Неужели тебе не ясно, что ты лишено всякого значения? Ты важен для себя, потому что именно себя ты ощущаешь. Все для тебя, потому что вся вселенная - И эта вселенная, и все остальные, Сателлиты твоей объективной субъективности. Ты важен сам для себя, потому что только для себя ты важен. А если это так, о миф, не так ли обстоит дело со всеми другими людьми?
Тобой, как Гамлетом, владеет ужас перед неведомым? Да что тебе вообще ведомо? Что ты знаешь, Чтобы хоть что-нибудь называть неведомым? У тебя, как у Фальстафа, плотская любовь к жизни? Если ты в силах любить ее материально, полюби ее еще материальнее, Превратись в частицу земли и материи!
Рассейся, ах ты, физико-химическая система Клеток, пребывающих в сумеречном сознании, В сумеречном сознании бессознательных тел, В великой, ничего не сокрывающей сокровенности видимостей, В сущем, размножающемся кронами и корнями, В атомном тумане материи, В вихревых потоках, Окружающих динамический вакуум мира... АЛВАРО ДЕ КАМПОС
Мыльные пузыри, которые ребенок, Забавляясь, пускает из соломинки, Полупрозрачны, как любая философия, Ясны, бескорыстны, уязвимы, как Природа. И они друзья моих глаз. Они - такие, как есть: Явь округлая и воздушная. И все, даже сам ребенок, который их выдувает, Считают их лишь тем, чем они кажутся.
А. Каэйро
Мыльные пузыри едва различимы в лучистом воздухе, Невесомы, как ветерок, что слегка задевает цветы, Ведь мы ощущаем ветер лишь потому, Что сами становимся легки и воздушны, И обнажаются все наши чувства.
За годом год уносится навек, Покоем веют старческие нравы,— На смертном ложе гаснет человек В лучах довольства полного и славы! К тому и шел! Страстей своей души Боялся он, как буйного похмелья. — Мои дела ужасно хороши!— Хвалился с видом гордого веселья. Последний день уносится навек... Он слезы льет, он требует участья, Но поздно понял, важный человек, Что создал в жизни ложный облик счастья! Значенье слез, которым поздно течь, Не передать — близка его могила, И тем острее мстительная речь, Которою душа заговорила...
Когда над ним, угаснувшим навек, Хвалы и скорби голос раздавался,— «Он умирал, как жалкий человек!»— Подумал я и вдруг заволновался: Мы по одной дороге ходим все.— Так думал я.— Одно у нас начало, Один конец. Одной земной красе В нас поклоненье свято прозвучало! Зачем же кто-то, ловок и остер,— Простите мне — как зверь в часы охоты, Так устремлен в одни свои заботы, Что он толкает братьев и сестер!
Пускай всю жизнь душа меня ведет! — Чтоб нас вести, на то рассудок нужен! — Чтоб мы не стали холодны как лед, Живой душе пускай рассудок служит! В душе огонь — и воля, и любовь!— И жалок тот, кто гонит эти страсти, Чтоб гордо жить, нахмуривая бровь, В лучах довольства полного и власти! — Как в трех соснах, блуждая и кружа, Ты не сказал о разуме ни разу! — Соединясь, рассудок и душа Даруют нам светильник жизни — разум!
Когда-нибудь ужасной будет ночь, И мне навстречу злобно и обидно Такой буран засвищет, что невмочь, Что станет свету белого не видно! Но я пойду! Я знаю наперед, Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает, Кто все пройдет, когда душа ведет, И выше счастья в жизни не бывает! Чтоб снова силы чуждые, дрожа, Все полегли и долго не очнулись, Чтоб в смертный час рассудок и душа, Как в этот раз, друг другу улыбнулись... <1964>
Здесь женщины так румяны, что просто жуть, И все на одно лицо, и умом не блещут. Малыш, ты очень расстроился? Я ничуть. А может быть, это сон, и к тому ж не вещий.
Мужчины очень похожи на хищных птиц, И им по длине хвоста подгоняют фраки. Я думаю, глядя на их выраженье лиц, Пора нам с тобой, Малыш, заводить собаку.
А та, в которую ты все еще влюблен, Летит на всех парусах, чтоб прибиться к стае. Забудь о ней, пойдем с тобой полетаем, Я тоже хорош собой и весьма окрылен.
Взгляни, милый Малыш, Наш дворик заброшенный, старенький, А люди такие маленькие, Отсюда, с покатых крыш. Забудь, милый Малыш, Ну хочешь, устроим праздник, Давай их чуть-чуть подразним Отсюда, с покатых крыш!
Здесь нечего делать, милый, таким как мы, У нас с тобой свитера на локтях потерты, И наше дело с тобой сочинять аккорды, И петь - нас услышат те, кто глухонемы.
Здесь все уже решено на века вперед, Давай-ка над картой мира подбросим фишку, И если только это не вечный лед, Рванем, и черт с ним, Малыш, надевай манишку.
А та, в которую ты все еще влюблен, Подумай сам, ну разве она виновата, Что так хороша собой и притом перната, И в том, что ты в нее все еще влюблен?
Забудь, милый, забудь, Она красивая птица, И очень этим кичится, Но мы отправляемся в путь! Взгляни, милый Малыш, Наш дворик заброшенный, старенький, А люди такие маленькие Отсюда с покатых крыш...
Я в этой комнате жила, садилась в кресло и смотрела На острый краешек стола, где лампа рыжая горела. Я приходила и лгала, и пела, и вязала свитер. И где ж я столько слов брала, таких ненужных и избитых?
Казался лишним каждый звук, несвоевременным дыханье, Началом всех земных разлук казалось каждое свиданье. Под потолком качался шар, уже почти не пахла елка, Дуэт расстроенных гитар молчал в углу за книжной полкой.
И все не так, и все не то: то он чужой, то я чужая. Снимаю с вешалки пальто. До остановки провожает. Он жив, и я едва жива. Стихи зачеркнуты в тетради. А в это кресло кто-то сядет и будет говорить слова.
Сначала разобьется шар, потом порвется старый свитер. И мы, друг другом позабыты, уйдем по грифам двух гитар.
Вот и кончились букеты, СМС, понты, конфеты, Поздравленья, пожеланья, Ссоры, крики, расставанья, "Почему не позвонил?" "Сволочь, ты меня забыл!" "Гад, не любишь ты меня!" "Как гвоздики? Что за хня?" "Шуба где? Ты обещал!" "Клавку тоже поздравлял?" "Ты кому звонил весь вечер?" "Да какая нафиг встреча?" "Я хочу как тот, в рекламе!" "Ну и где подарок маме?" Обошлося без инфаркта? Мужики, с 9-м марта!!!
Что Женщине нужно на самом-то деле, Мы более-менее, вроде бы, знаем! И все, что себе пожелать вы хотели б - Мы именно этого вам и желаем! Успехов - в работе! Погоды - приятной! Любви - чистой, нежной и неоднократной! Детей - разнополых! Пальто - по фигуре! Соседей в купе - что не пьют и не курят! Волос - шелковистых! Зубов - белоснежных! Мужей - состоятельных! Спонсоров - нежных! Любовников - умных! Супругов - в законе! Свекровей - живущих в другом регионе! Невесток - покорных! Тарелок - помытых! Мужей - не храпящих и на ночь побритых! Коллег - не зацикленных только на бабах! Врагов - слабосильных! Врагов - сильно слабых! Обедов - в постель! Впечатлений - полярных! И... этих... ну... в общем, того... регулярных! Чулок - без затяжек! Ни дня - без обновки! Мужей - в очень длительной командировке! Любви - обжигающей, как в сериале! По пять сериалов - на каждом канале! Романов - курортных! Порывов - безумных! Соседей и снизу и сверху - бесшумных! Поездок - не на огород, а на море! Пироженок - вкусных, но чтоб без калорий! Машин - иностранных, но руль чтобы слева! Духов - от Диора! Цветов - ежедневно! Намерений - разных, но лучше серьезных! Жилищ - пятикомнатных и пятизвездных! Заслуженный отпуск - на пляжах и волнах! Троллейбусов - вовремя и неполных! Билетов в автобусах - только счастливых! Друзей - не занудных! Подруг - не ревнивых! Мужей - состоятельных! (Как говорится, Раз сильно желаешь - не грех повториться!) Любви - чтобы воспламенялась, как порох! (Когда это важно, не жалко повторов) Стиральных машин, пылесосов, комбайнов - И функциональных, и стильных дизайнов. Страстей - изнурительных! Трудностей - кратких! Брильянтов - не меньше, чем 40 каратов! Сантехники - импортной! Родов - без боли! Проблем - никаких! Шифоньеров - без моли! И... кажется... что-то еще мы забыли... А-а-а, ясно! Любви!!! И сервантов - без пыли!!! И сбыться - мечте стать великой артисткой!!! И Женского Дня - в год хотя бы раз 300!!! Ну, вот и поздравили мы, как могли: Мужчины Вселенной - всех женщин Земли!
Я ненавижу слово "спать"! Я ежусь каждый раз, Когда я слышу: "Марш в кровать! Уже десятый час!"
Нет, я не спорю и не злюсь Я чай на кухне пью. Я никуда не тороплюсь. Когда напьюсь - тогда напьюсь! Напившись, я встаю И, засыпая на ходу, Лицо и руки мыть иду...
Но вот доносится опять Настойчивый приказ: "А ну, сейчас же марш в кровать! Одиннадцатый час!"
Нет, я не спорю, не сержусь - Я не спеша на стул сажусь И начинаю кое-как С одной ноги снимать башмак.
Я, как герой, борюсь со сном, Чтоб время протянуть, Мечтая только об одном: Подольше не заснуть!
Я раздеваюсь полчаса, И где-то в полусне Я слышу чьи-то голоса, Что спорят обо мне.
Сквозь спор знакомых голосов Мне ясно слышен бой часов, И папа маме говорит: "Смотри, смотри! Он сидя спит!"
Я ненавижу слово "спать"! Я ежусь каждый раз, Когда я слышу: "Марш в кровать! Уже десятый час!"
Как хорошо иметь права Ложиться спать хоть в час! Хоть в два! В четыре! Или в пять! А иногда, а иногда (И в этом, право, нет вреда!) Всю ночь совсем не спать!
Тихонько упрекала Любовь свою Сестру: Оставить убеждала Жестокую игру. Шептала ей: "Послушай, Упрямицей не будь! Оставь людские души, Не трогай их забудь. И я несу терзанья, И я пытаю их. Но сладки им страданья И раны стрел моих. Ты ж - словно тихим жалом Пронзаешь дух и плоть, Отравленным кинжалом Не устаешь колоть... А потому не странно, (И весно будет так) Что я для них желанна, А ты для них -как враг".
"Сестрица, я не злая! Ведь я тебе сестра. Все знаю и сама я, И это не игра. прости, что прекословлю, Пойми, пойми меня! Я в душах путь готовлю Для твоего огня. Поверь: моей отравы Не знавший человек- Тебя. с твоею славой не примет он вовек! И видишь: от кинжала Сама я вся в крови..."
202
201
200