Так вот, теперь сиди и слушай: он не желал ей зла, он не хотел запасть ей в душу, и тем лишить ее сна - он приносил по выходным ей сладости, читал в ее ладонях линии, и он не знал на свете большей радости, чем называть ее по имени.
Ей было где-то тридцать шесть, когда он очень тихо помер... Ей даже не пришлось успеть в последний раз набрать его несложный номер... Но в первый раз несла она ему цветы, две ярко-белых лилии в знак, что более никто, кроме него, так не называл ее по имени.
И было ей семьдесят шесть, когда ее самой не стало. Нет, не страшила ее смерть, скорей, она о ней мечтала: бывало, знаете ли, сядет у окна, и смотрит-смотрит-смотрит в небо синее - дескать, когда умру, я встречу его там, и вновь тогда он назовет меня по имени.
Какая, в сущности, смешная вышла жизнь, хотя... что может быть красивее, чем сидеть на облаке и, свесив ножки вниз, друг друга называть по имени?
Я вышел ростом и лицом – Спасибо матери с отцом, – С людьми в ладу – не понукал, не помыкал, Спины не гнул – прямым ходил, И в ус не дул, и жил как жил, И голове своей руками помогал…
Но был донос и был навет – Кругом пятьсот и наших нет, – Был кабинет с табличкой «Время уважай», – Там прямо бéз соли едят, Там штемпель ставят наугад, Кладут в конверт – и посылают за Можай.
Потом – зачёт, потом – домой С семью годами за спиной, – Висят года на мне – ни бросить, ни продать. Но на начальника попал, Который бойко вербовал, – И за Урал машины стал перегонять.
Дорога, а в дороге – МАЗ, Который по уши увяз, В кабине – тьма, напарник третий час молчит, – Хоть бы кричал, аж зло берёт – Назад пятьсот, пятьсот вперёд, А он – зубами «Танец с саблями» стучит!
Мы оба знали про маршрут, Что этот МАЗ на стройках ждут, – А наше дело – сел, поехал – ночь, полнóчь! Ну надо ж так – под Новый год – Назад пятьсот, пятьсот вперёд, – Сигналим зря – пурга, и некому помочь!
«Глуши мотор,—он говорит, – Пусть этот МАЗ огнём горит!» Мол, видишь сам – тут больше нечего ловить. Мол, видишь сам – кругом пятьсот, А к ночи точно – занесёт, – Так заровняет, что не надо хоронить!..
Я отвечаю: «Не канючь!» А он – за гаечный за ключ И волком смотрит (он вообще бывает крут), – А что ему – кругом пятьсот, И кто кого переживёт, Тот и докажет, кто был прав, когда припрут!
Он был мне больше чем родня – Он ел с ладони у меня, – А тут глядит в глаза – и холодно спине. А что ему – кругом пятьсот, И кто там после разберёт, Что он забыл, кто я ему и кто он мне!
И он ушёл куда-то вбок. Я отпустил, а сам – прилёг, – Мне снился сон про наш «весёлый» наворот: Что будто вновь кругом пятьсот, Ищу я выход из ворот, – Но нет его, есть только вход, и то – не тот.
… Конец простой: пришёл тягач, И там был трос, и там был врач, И МАЗ попал куда положено ему, – И он пришёл – трясётся весь… А там – опять далёкий рейс, – Я зла не помню – я опять его возьму!
Не ругай меня, за любовь к весельям длинным Не пугай меня, избавленьем слишком длинным Не ругай меня, видишь счастлив я Только не ругай меня
Не ругай меня, хоть и заслужил быть грешен Видишь к облакам, еле еле я подвешен Поддержи меня, - светлая моя Только поддержи меня
Припев: Ведь я живу в раю, если в жизни так возможно Я живу в раю, но не очень осторожно Я живу в раю, не раскаявшись - прощенный Господи, прости - грех последний непрощенный
Не ругай меня и прости друзей за дружбу Не бросай меня, мне твой свет, как воздух нужен Не бросай меня - добрая моя Только не бросай меня
Припев: Ведь я живу в раю, если в жизни так возможно Я живу в раю, но не очень осторожно Я живу в раю, не раскаявшись - прощенный Господи, прости - грех последний непрощенный
Друзья друзьями и остались Враги как жили - так живут Когда возьмет меня усталость, - Идеи эти помяну
Припев: Ведь я живу в раю, если в жизни так возможно Я живу в раю, но не очень осторожно Я живу в раю, не раскаявшись - прощенный Господи, прости - грех последний непрощенный
Я живу в раю Я живу в раю Я живу в раю Я живу в раю
Я живу в раю, не раскаявшись - прощенный Господи, прости - грех последний непрощенный
Вальехо пишущий об одиночестве умирая от голода; Ван Гог дающий ухо на отсечение шлюхе; Рембо срывающийся в Африку искать золото и найти неизлечимую форму сифилиса; оглохший Бетховен; Паунд которого возят по улицам в клетке; Чаттертон принимающий крысиный яд; Хемингуэй выпускающий мозги в апельсиновый сок; Паскаль вскрывающий вены в ванне; Арто помещенный в психушку; Достоевский поставленный к стенке; Крейн бросающийся под судовой винт; Лорка застреленный на дороге испанскими солдатами;
Берримен бросающийся с моста;
Берроуз стреляющий в жену;
Мейлер всаживающий нож в свою... Вот чего им надо: проклятого шоу световой рекламы посередине ада, вот чего им надо этой горстке тусклых непонятливых опасливых угрюмых почитателей карнавалов.
плоть облекает скелет и туда помещают разум а иногда и душу, и женщины разбивают цветочные вазы о стены а мужчины пьют слишком много и никто не находит единственных но продолжают искать ползком из постели в постель. плоть облекает скелет и плоть ищет больше чем плоть может дать.
только нет у нас шанса вовсе: все мы в плену у своенравной судьбы.
Юнцы храбрятся по кабакам, хотя их грызет тоска, Но все их крики "Я им задам!" - до первого марш-броска, До первого попадания снаряда в пехотный строй И дружного обладания убитою медсестрой. Юнцам не должно воевать и в армии служить. Солдат пристойней вербовать из тех, кто не хочет жить: Певцов или чиновников, бомжей или сторожей, - Из брошенных любовников и выгнаннных мужей.
Печорин чистит автомат, сжимая бледный рот. Онегин ловко берет снаряд и Пушкину подает, И Пушкин заряжает, и Лермонтов палит, И Бродский не возражает, хоть он и космополит.
К соблазнам глух, под пыткой нем и очень часто пьян, Атос воюет лучше, чем Портос и Д'Артаньян. Еще не раз мы врага превысим щедротами жертв своих. Мы не зависим от пылких писем и сами не пишем их. Греми, барабан, труба, реви! Противник, будь готов - Идут штрафные роты любви, калеки ее фронтов, Любимцы рока - поскольку рок чутко хранит от бед Всех, кому он однажды смог переломить хребет. Пусть вражеских полковников трясет, когда орда Покинутых любовников вступает в города. Застывшие глаза их мертвее и слепей Видавших все мозаик из-под руин Помпей. Они не грустят о женах, не рвутся в родной уют. Никто не спалит сожженных, и мертвых не перебьют.
Нас победы не утоляют, после них мы еще лютей. Мы не верим в Родину и свободу. Мы не трогаем ваших женщин и не кормим ваших детей, Мы сквозь вас проходим, как нож сквозь воду. Так, горланя хриплые песни, мы идем по седой золе, По колосьям бывшего урожая, И воюем мы малой кровью и всегда на чужой земле, Потому что вся она нам чужая.
...Меж тем июнь, и запах лип и гари Доносится с бульвара на балкон К стремительно сближающейся паре; Небесный свод расплавился белком Вокруг желтка палящего светила; Застольный гул; хватило первых фраз, А дальше всей квартиры не хватило. Ушли курить и курят третий час.
Предчувствие любви об эту пору Томит еще мучительней, пока По взору, разговору, спору, вздору В соседе прозреваешь двойника. Так дачный дом полгода заколочен, Но ставни рвут – и Господи прости, Какая боль скрипучая! А впрочем, Все больно на пороге тридцати, Когда и запах лип, и черный битум, И летнего бульвара звукоряд Окутаны туманцем ядовитым: Москва, жара, торфяники горят.
Меж тем и ночь. Пускай нам хватит такта (А остальным собравшимся – вина) Не замечать того простого факта, Что он женат и замужем она: Пусть даже нет. Спроси себя, легко ли Сдирать с души такую кожуру, Попав из пустоты в такое поле Чужого притяжения? Жару Сменяет холодок, и наша пара, Обнявшись и мечтательно куря, Глядит туда, где на углу бульвара Листва сияет в свете фонаря.
Дадим им шанс? Дадим. Пускай на муку – Надежда до сих пор у нас в крови. Оставь меня, пусти, пусти мне руку, Пусти мне душу, душу не трави, – Я знаю все. И этаким всезнайкой, Цедя чаек, слежу из-за стола, Как наш герой прощается с хозяйкой (Жалеющей уже, что позвала) – И после затянувшейся беседы Выходит в ночь, в московские сады, С неясным ощущением победы И ясным ощущением беды.
Нет, не то чтобы надоели, но утомили, ни на шаг от них не уйдешь, если грош подашь. Я рискую завязнуть насмерть в их плотном мире, в этом вязком, падком на страсть и ночную блажь. В жарком, потном, как овчина, горячем доме, в горловых, межвздошных, ласковых их словах, я-то думал их выпиливать в халцедоне, в ре-миноре, с придыханием в каждой доле, а сквозь них - потоки в тысячи киловатт. И она так жадно сжимает меня в ладони, чтоб цепочка не мешала ей целовать. Нет, не то чтобы утомили, но сколько можно, третий лишний, первый главный, я ни гу-гу, я задержан на бесхитростной их таможне пограничниками рук и борзыми губ, не позволено быть лишним в мерцанье плоти, лезть им в рот (который по классике цвета rot), помнишь, как там было, миф о жене и Лоте, ноги вместе, руки в стороны, взгляд вперёд, нынче вечер, окна в сказочном переплете, я вернусь, услышав шелест пальто в полете, вздох - она берет со стола берёт. Нет, не то чтобы сколько можно, но очень больно отвернуться, улыбнуться и отпустить, мне потом не хватит мячиков волейбольных и имбирных леденцов, чтобы их спасти. Ведь она уже кого-то боготворила, шила платья, тот порой приезжал гостить, слишком помню, как она со мной говорила, со слезами перемешивая в горсти. Но пока она смеется, себе в основу положив, что завтра сбудется завтра лишь. Я гляжу на них печально и чуть сурово. Может быть мне просто завидно, право слово, наблюдать за силуэтами в чуть лиловых помутневших окнах пряничных их жилищ.
__________
А у нас декабрь, но вокруг по-вешнему Сыро и горячо. Я захожу домой и вешаю Голову на крючок.
Чайник вскипает, на окнах вязью Странные письмена. Господи, если ты вдруг на связи, - Как она без меня?
Господи, лучшее, что ты выдумал, Сделано из ребра. Выдуто, выверено и выдано, Чай на губах мешается с выдохом Теплого серебра.
Господи, дай ей пути лучистые, Лучшие из твоих. Если нам вдруг на двоих расчислено, Я обойдусь, но чтоб ей по-честному Счастья за нас двоих.
Чтобы она не видела черного В розе твоих ветров. Чтобы хоть раз забыла про чертово Злое своё метро.
Чтоб миновали ее трущобы, Изморозь, гарь и ил, Чтобы играл Михаил и чтобы Подыгрывал Гавриил.
Господи, я всё словами порчу, Истина не в речах, Весной, когда набухают почки, Может быть, ты проверишь почту И прочтешь белизну плеча, И щека ее горяча И она прикусывает цепочку, Чтобы не закричать.
______
Чтобы не расплескать - прикрываю лоб рукой, чашку себе из ладони соорудив, утро пригрелось русым пушистым облаком к солнечной невыспавшейся груди. Я не пойму, что было со мною до него, как я жила, и в чьих я спала домах. Если он позвонит, я подпрыгну до неба, если не позвонит - позвоню сама. Мир нараспашку, на поводке серебряном Бог задремал, уставший меня учить. Если погладить теплый хребет поребрика - сытой довольной кошкой асфальт урчит что-то дикарско-латино-американское, чтобы вдохнуть на миг - и живешь едва. Девочка отчего ты всё ходишь в каске, а? Чтобы от счастья не лопнула голова. Реки синеют, где-то вдали тоскливая толстая чайка хрипло лажает блюз. Если он меня любит - то я счастливая, если же нет - ну, я-то его люблю. Мы еще обрастем нежилыми стенками в стылом ветру, но нынче-то поутру всё, что мы нажили общего - это терпкая черная теплота меж сплетенных рук. Вот я иду по поребрику, как по лучику, с богом в ладони, с искрами вместо глаз. _____
Может быть всё и правда у них получится. Главное, чтобы цепочка не порвалась.
В покое иль в смятенье проходят дни, как тени. Проходят - пусть! Я знаю наизусть весь этот дивный сон. И я помню миг, когда проснусь. На голубой планете я оседлаю ветер. В синем саду я девочку найду, ей брошу горсть нот. И, сама дивясь, она споет:
Я делаю нежные вещи. Всегда - только нежные вещи. Хэй, любовь! Только с Тобою - и во имя Твое. Только с Тобою и во имя Твое. Только с Тобой - и для тебя.
Когда у нас на коже цветут узоры дрожи и на стене игрой наших теней свеча за часом час чертит клинопись всех наших ласк - тогда я слышу ноты. Поет незримый кто-то. О, кинь мне нить! Дозволь мне уловить, дозволь мне повторить эту музыку хотя бы раз!! И целую ночь я целую, целую его, и в нас, как в берег, волны бесконечные бьются. И целую, целую ночь я целую. Целую его - и так боюсь проснуться.
Как листья в день осенний, слетают поколенья в пустыню сна. Но вечно Весна приходит, и с ней снова девочка поет одна:
Я делаю нежные вещи. Всегда только нежные вещи. Хэй, любовь, только с тобою и во имя Твое. Только с Тобою и во имя твое. Только с Тобой - и для Тебя.
...................................... сПАСиБО ЗЕмФирА РАмазаНОВА В песне «Господа» использована музыка из к/ф «Трюкач», композитор DOMINIC FRONTIERE, фрагмент
Девочка научилась расправить плечи, если взять за руку - не ускоряет шаг. Девочка улыбается всем при встрече и радостно пьет текилу на брудершафт. Девочка миловидна, как октябрята - белая блузка в тон, талисман в кулак. у нее в глазах некормленные тигрята рвут твой бренный торс на британский флаг То есть сердце погрызть - остальное так, Для дворников и собак.
А у девочки и коврик пропылесосен (или пропылесошен?), плита бела. Она вообще всё списывала на осень, но осень кончилась, а девочка не ожила. Девочка выпивает с тобой с три литра, смеется, ставит смайлик в конце строки, Она бы тебя давно уже пристрелила, но ей всё время как-то всё не с руки, То сумерки, то попутчики - дураки, То пули слишком мелки.
У девочки рыжие волосы, зеленая куртка, синее небо, кудрявые облака. Девочка, кстати, полгода уже не курит, пробежка, чашка свежего молока Девочка обнимает тебя, будто анаконда, спрашивает, как назвали, как родила. Она тебя, в общем, забыла почти рекордно - два дня себе поревела и все дела. Потом, конечно, неделю всё письма жгла. И месяц где-то спать еще не могла.
Девочка уже обнимает других во снах о любви, не льнет к твоему плечу. Девочка уже умеет сказать не "нахрен", а спасибо большое, я, кажется, не хочу. Девочка - была нигдевочкой, стала женщиной-вывеской "не влезай убьет". Глядишь на нее, а где-то внутри скрежещется: растил котенка, а выросло ё-моё. Точнее, слава богу уже не твоё. Остальное - дело её.
....
А ей говорили - дура, следующего так просто не отпускай. Ты наори на него и за волосы потаскай. А то ведь видишь - какая теперь тоска,
Поздравляешь её "здоровья, любви, вина" А её так тянет ответить: "Пошел ты на" И дергаться, как лопнувшая струна.
А с утра ей стресс, а после в метро ей транс. В пору кинуться на пол и валяться там, как матрас. Декабред - это бред, увеличенный в десять раз.
И она смотрит в себя - и там пустота, пустота, пустота, Белее любого безвыходного листа, И всё не то, не то и она не та.
И щека у нее мягка и рука легка, И во всем права, и в делах еще не провал. В следующий раз она будет кричать, пока Не выкричит всё, чем ты ее убивал.
В склянке темного стекла из-под импортного пива роза красная цвела гордо и неторопливо. Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь как в туман от пролога к эпилогу.
Были дали голубы, было вымысла в избытке, и из собственной судьбы я выдергивал по нитке. В путь героев снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал.
Вымысел - не есть обман. Замысел - еще не точка. Дайте дописать роман до последнего листочка. И пока еще жива роза красная в бутылке, дайте выкрикнуть слова, что давно лежат в копилке:
Каждый пишет, как он слышит. Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит,так и пишет, не стараясь угодить... Так природа захотела. Почему? Не наше дело. Для чего? Не нам судить.
Ждать не надо лета, чтоб узнать, что счастье есть. Ждать не буду лета, чтоб сказать, что счастье здесь. Я узнала тайну: для надежды, для мечты Мне никто не нужен. Даже ты.
..... Апрель у нас в раю с золотыми лучами. ..... Сентябрь у нас в раю – с серебристым дождём. ..... Здесь счастье нам дано и в любви, и в печали. ..... Оно со мной в тот миг, что я плачу о нём.
Будь благословенным, детский смех у нас в раю, Вешнее цветенье – и первый снег у нас в раю. Верность и измена, боль и страсть, и тьма, и свет – Всё здесь есть. Вот только говорят, что смерти нет.
..... Июль у нас в раю сыплет звёзды ночами. ..... Ноябрь у нас в раю плачет ночью и днём. ..... Здесь счастье нам дано и в любви, и в печали. ..... Оно со мной в тот миг, что я плачу о нём.
Молча смотрит бездна на летящие огни. Ах, Отец небесный, Ты спаси, Ты сохрани. У черты последней, жизни вечной на краю Я скажу: "Оставь меня в раю, у нас в раю.
..... Ведь там опять весна расплескалась ручьями. ..... Ведь там опять зима с этим белым огнём. ..... Оставь меня в раю, средь любви и печали. ..... Я всё тебе спою, что узнаю о нём".
Как-то утром... дальше не помню. Все забегали, стали кричать, Мне хреново и мне обломно, Сердцу лень на меня стучать. Вот лежу, холодею томно, Кто придет меня откачать?
Врач пришел, говорит: "Здорова! Все на месте и фунциклирует. А что обломно, а что хреново, То организм на жизнь реагирует".
Говорит: не пей кофе утром. Говорит: не работай днями. Надо поменьше сидеть за компьютером, Надо побольше гулять с парнями.
А я задумалась: где взять парня? На фиг он? В чем прикол и суть? Тратить время нельзя бездарней, Лучше лишний часок соснуть.
С этим парнем одна морока, Я ж не выдержу и полдня, От него никакого прока, Нет уж, это - не для меня.
Оклемалась я от облома, В жилах кровь побежала резво. Выхожу за хлебом из дома - На дороге лежит - трезвый.
Я к нему. Говорю: "Чего вы?" Открывает он правый глаз: "Шел я, шел, - вдруг стало хреново, Я улегся и встретил Вас".
Не обвиняй меня в дожде: Я не виновна в нем. Не говори, что мы нигде И в никуда придем. Не упрекай меня в нужде, Которой нет всерьез. Не обвиняй меня в дожде, Не добивайся слез.
Ты научился жить, как шить - Латая и кроя. Во мне уже торчат ножи Для кройки и шитья. Любым разрезом накажи, Но только, я прошу, Не обвиняй меня во лжи - Вовек не заслужу.
Ты, лоскуты неправоты Соединяя в нить, Желаешь ужас пустоты Неправотой залить. И, опираясь на костыль Своих неверных вер, Как ты боишься чистоты Простых моих манер.
Ты громче боли. Ты в крови. Тебя не избежать. Душой заведомо кривить Не начинай опять. Пытаясь мелочно съязвить И уязвить больней, Не обвиняй меня в любви: Я не виновна в ней…
327
316