Гордость полными вагонами, Золотыми погонами, С юга дуют молодые ветра. Разрывая в клочья облака, Не забыли, шлют издалека, С дома, мама, и не последняя любовь.
А по небу бегут, видишь, чьи-то следы, Это может быть я, это может быть ты, Это может нас ждут, это может нам поют свои.
Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет.
Радость полными застольями, Неземными поклонами, Встанем, выпьем, и за всех помолчим. Месяц полу мир шатается, Язык, ноги заплетаются Вспомним, скажем брат брату нужные слова.
А по небу бегут, видишь, чьи-то следы Это может быть я, это может быть ты, Это может нас ждут, это может нам поют свои.
Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война на память лет.
Нашла коса на камень, Идёт война на память лет. Нашла коса на камень, Идёт война...
С юга полными вагонами, Золотыми погонами, Гордо дуют молодые ветра.
"Гачев мечтал о единственной женщине. 24 марта 1966 года он написал в дневнике: «Господи, пошли мне женщину, которая освободит меня от других женщин». Через несколько дней он повстречал Светлану Семёнову." (С)
lg --> (1439) Отражение в воде --> (1438) А ещё мне нравится (по замыслу) кинолента с участием "того же" Мэла Гибсона "О Чём Думают Женщины" (или "Чего Хотят Женщины" ? :)
три дабл ю = WWW What Women Want
Чего Хотят Женщины = What Women Want 2000 страна США слоган «He has the power to hear everything women are thinking. Finally... a man is listening.» режиссер Нэнси Майерс сценарий Джош Голдсмит, Cathy Yuspa, Дайан Дрэйк продюсер Брюс А. Блок, Сьюзан Картсонис, Брюс Дэвей, ... оператор Дин Канди композитор Алан Сильвестри жанр фэнтези, комедия, мелодрама
Сексапильный Ник Маршал — плейбой из Чикаго,считающий себя просто божьим подарком женскому населению планеты. Он находится на пике карьеры в одном из ведущих рекламных агентств и должен получить дальнейшее продвижение по службе… или должен был.
Глава агентства считает, что женщина лучше понимает рынок женских товаров. И вскоре в агентстве появляется очень талантливый эксперт и очаровательная женщина Дарси Макгуайр, которая становится руководителем Ника. Во время домашней проработки первого задания новой начальницы с Ником происходит несчастный случай, после которого он открывает в себе уникальный дар: он может читать женские мысли.
Эта способность сначала доводит Ника до полного отчаяния, а затем открывает шанс, читая мысли Дарси и выдавая их за свои, наконец вернуть себе утраченные позиции в агентстве.
И когда реализация коварного плана была в полном разгаре, одно непредвиденное обстоятельство свело все на нет. Имя этому обстоятельству — любовь… ..................
lg --> (1437) Хорошо сказала. Мне нравится так. ( а то .. эта.. "молчание по теме" как-то .. того-этого.. смущает :) А "воскрешение"-то реально (часТотно это прОслеЖИВАЕТся) и просчитаны могут быть "место-дни". Как у "ламаистов" техника расчёта "нахождения далай-лам", так и для всех такое же может быть. Может же быть, а? :)
Отражение в воде --> (1438) Приветики! :).. Приятного отДЫХА НА этом поле тоже. :) Кстати, если песню ту, ДДТ. "За высокой горой", (см. "Цепочку песен" :) найдёшь, размести здесь текст тоже, ладно! :)
Я - увалень-валун. Я слишком деловой. Что делать - я такой . Я северной породы. А ты опять ушла с поникшей головой одна переживать печали и невзгоды.
У старого пруда изгибы ив горьки. Там - все твоя печаль: и хрупкая осина, и почки на ветвях, и почва для тоски - качающийся торф, болотная трясина.
Но есть большой валун у старого пруда. Ты сядешь на него, чтоб отдохнуть, забыться. Средь бесконечных "нет" он как большое "ДА", и в нежности его ты можешь раствориться.
Подумаешь, грустя, о том, что не дано мне неясности ничуть. Начнешь искать причины. Но в северных краях мы здесь почти одно - большие валуны и неясные мужчины.
Мужчины не улыбнутся, хотя и влюблены, - шершавые ели-громады средь белых берез. Нежная, как зеленые мхи, простая, как слово, тихая, как осенний дождь, как неумолчный шорох листвы,- моя песнь о тебе и тебе, моя родина.
Отражение в воде --> (1438) "и принесла она им блюдо с бархатными персиками, тугими бананами, сливами, запотевшие стаканы с холодной родниковой водой, бокалы с белым игристым вином и была довольна".
--> (1434) --> (1433) Алексей Апухтин. Между смертью и жизнью ............... ...............
О, я хочу вернуться к этим несчастным, жалким, терпеливым и дорогим существам! Я хочу жить общей с ними жизнью, хочу опять вмешаться в их мелкие интересы и дрязги, которым они придают такое важное значение. Многих из них я буду любить, с другими бороться, третьих ненавидеть, - но я хочу этой любви, этой ненависти, этой борьбы! О, только бы жить! Я хочу видеть, как солнце опускается за горой, и синее небо покрывается яркими звездами, как на зеркальной поверхности моря появляются белые барашки, и целые скалы волн разбиваются друг о друга под голос неожиданной бури. Я хочу броситься в челнок навстречу этой буре, хочу скакать на бешеной тройке по снежной степи, хочу идти с кинжалами на разъяренного медведя, хочу испытать все тревоги и все мелочи жизни. Я хочу видеть, как молния разрезает небо и как зеленый жук переползает с одной ветки на другую. Я хочу обонять запах скошенного се на и запах дегтя, хочу слышать пение соловья в кустах сирени и кваканье лягушек у пруда, звон колокола в деревенской церкви и стук дрожек по мостовой, хочу слышать торжественные аккорды героической симфонии и лихие звуки хоровой цыганской песни. О, только бы жить! Только бы иметь возможность дохнуть земным воздухоми произнести одно человеческое слово, только бы крикнуть, крикнуть!..
IX
И вдруг я вскрикнул, всей грудью, изо всей силы вскрикнул. Безумная радость охватила меня при этом крике, но звук моего голоса поразил меня. Это не был мой обыкновенный голос: это был какой-то слабый, тщедушный крик. Я раскрыл глаза; яркий свет морозного ясного, утра едва не ослепил меня. Я находился в комнате Настасьи. Софья Францевна держала меня на руках. Настасья лежала на кровати, вся красная, обложенная подушками, и тяжело дышала. - Слушай, Васютка, - раздался голос Софьи Францевны, - продерись как-нибудь в залу и вызови Семена на минутку. - Да как же я туда продерусь, тетенька? - отвечала Васютка. - Сейчас князя выносить будут, гостей собралось там видимо-невидимо. - Ну, как-нибудь продерись, на минутку всего вызови, ведь все-таки отец. Васютка исчезла и через минуту воротилась с Семеном. Он был в черном фраке, обшитом плерезами, и держал в руке какое-то огромное полотенце. - Ну, что? - спросил, он, вбегая. - Все благополучно, поздравляю, - произнесла торжественно Софья Францевна. - Ну, слава тебе, господи, - сказал Семен и, даже не посмотрев на меня, побежал обратно. - Мальчик или девочка? - спросил он уже из коридора. - Мальчик, мальчик! - Ну, слава тебе, господи, - повторил Семен и скрылся.
В это время Юдишна оканчивала свой туалет перед комодом, на котором стояло старое кривое зеркало в медной оправе. Повязав голову черным шерстяным платком, чтобы идти на вынос, она обратила негодующий взгляд на Настасью. - Нашла тоже время, нечего сказать. Князя выносят, а она в это время рожать вздумала. О, чтоб тебя!.. Юдишна с ожесточением плюнула и, набожно крестясь, поплыла по коридору. Настасья ничего ей не ответила, только улыбнулась ей вслед какой-то блаженной улыбкой.
А меня выкупали в корыте, спеленали и уложили в люльку. Я немедленно заснул, как странник, уставший после долгого утомительного пути, и во время этого сна забыл все, что происходило со мной до этой минуты. Чрез несколько часов я проснулся существом беспомощным, бессмысленным и хилым, обреченным на непрерывное страдание. Я вступал в новую жизнь...
--> (1433) Алексей Апухтин. Между жизнью и смертью ................
Приплелась Настасья - любимая горничная жены, вышедшая замуж в прошлом году за буфетчика Семена и находившаяся в последнем периоде беременности. Она размашисто крестилась, все хотела стать на колени, но живот ей мешал, и она лениво всхлипывала. - Слушай, Настя, - сказал ей тихо Семен, - не нагибайся, как бы чего не случилось. Шла бы лучше к себе; помолилась - и довольно. - Да как же мне за него не молиться? - отвечала Настасья слегка нараспев и нарочно громко, чтоб все ее слышали. - Это не человек был, а ангел божий. Еще нынче перед самой смертью обо мне вспомнил и приказал, чтобы Софья Францевна неотлучно при мне находилась. Настасья говорила правду. Произошло это так. Всю последнюю ночь жена провела у моей постели и, почти не переставая, плакала. Это меня истомило вконец. Рано утром, чтобы дать другое направление ее мыслям, а главное, чтобы попробывать, могу ли я явственно говорить, я сделал первый пришедший мне в голову вопрос: родила ли Настасья? Жена страшно обрадовалась тому, что я могу говорить, и спросила, не послать ли за знакомой акушеркой Софьей Францевной. Я отвечал: "Да, пошли". После этого я, кажется, действительно уже ничего не говорил, и Настасья наивно думала, что мои последние мысли были о ней.
Ключница Юдишна перестала, наконец, голосить и начала что-то рассматривать на моем письменном столе. Савелий набросился на нее с ожесточением. - Нет, уж вы, Прасковья Юдишна, княжеский стол оставьте, - сказал он раздраженным шепотом, - здесь вам не место. - Да что с вами, Савелий Петрович! - прошипела обиженная Юдишна. - Я ведь не красть собираюсь. - Что вы там собираетесь делать, про то я не знаю, но только пока печати не приложены, - я к столу никого не допущу. Я недаром сорок лет князю-покойнику служил. - Да что вы мне вашими сорока годами в глаза тычете? Я сама больше сорока лет в этом доме живу, а теперь выходит, что я и помолиться за княжескую душу не могу... - Молиться можете, а до стола не прикасайтесь...
Люди эти, из уважения ко мне, ругались шепотом, а между тем я явственно слышал каждое их слово. Это меня страшно удивило. "Неужели я в летаргии?" - подумал я с ужасом. Года два тому назад я прочитал какую-то французскую повесть, в которой подробно описывались впечатления заживо погребенного человека. И я усиливался восстановить в памяти этот рассказ, но никак не мог вспомнить главного, т. е. что именно он сделал, чтобы выйти из гроба.
В столовой начали бить стенные часы; я сосчитал одиннадцать. Васютка, девочка, жившая в доме "на по бегушках", вбежала с известием, что пришел священник и что в зале все готово. Принесли большой таз с водой, меня раздели и начали тереть мокрой губкой, но я не почувствовал ее прикосновения; мне казалось, что моют чью-то чужую грудь, чьи-то чужие ноги. "Ну, значит, это не летаргия, - соображал я, пока меня облекали в чистое белье, - но что же это такое?" Доктор сказал: "все кончено", обо мне плачут, сейчас меня положат в гроб и дня через два похоронят. Тело, повиновавшееся мне столько лет, теперь не мое, я несомненно умер, а между тем; я продолжаю видеть, слышать и понимать. Может быть, в мозгу жизнь продолжается дольше, но ведь мозг тоже тело. Это тело было похоже на квартиру, в которой я долго жил и с которой решился съехать. Все окна и двери открыты настежь, все вещи вывезены все домашние вышли, и только хозяин застоялся: перед выходом и бросаетпрощальный взгляд на ряд комнат, в которых прежде кипела жизнь, и которые теперь давят его своей пустотой.
И тут в первый раз, в окружавших меня потемках блеснул какой-то маленький, слабый огонек, - не то ощущение, не то воспоминание. Мне показалось, что то, что происходит со мной теперь, что это состояние мне знакомо, что я его уже переживал когда-то, но только давно, очень давно... .....
Алексей Апухтин. Между жизнью и смертью Фантастический рассказ
C'est un samedi, a six heures Du matin gue je suis mon. (Скончался я в субботу, в 6 часов утра). Эмиль Золя.
I
Был восьмой час вечера, когда доктор приложил ухо к моему сердцу,поднес мне к губам маленькое зеркало и, обратись к моей жене, сказал торжественно и тихо: - Все кончено. По этим словам я догадался, что я умер. Собственно говоря, я умер гораздо раньше. Более тысячи часов я лежал без движения и не мог произнести ни слова, но изредка продолжал еще дышать. В продолжение всей моей болезни мне казалось, что я прикован бесчисленными цепями к какой-то глухой стене, которая меня мучила. Мало-помалу стена меня отпускала, страдания уменьшались, цепи ослабевали и распадались. В течение двух последних дней меня держала какая-то узенькая тесемка; теперь она оборвалась, и я почувствовал такую легкость, какой никогда не испытывал в жизни. Вокруг меня началась невообразимая суматоха. Мой большой кабинет, в который меня перенесли с начала болезни, наполнился людьми, которые все сразу зашептали, заговорили, зарыдали. Старая ключница Юдишна даже заголосила каким-то не своим голосом. Жена моя с громким воплем упала мне на грудь: она столько плакала во время моей болезни, что я удивлялся, откуда у нее еще берутся слезы. Из всех голосов выделялся старческий дребезжащий голос моего камердинера Савелия. Еще в детстве моем был он приставлен ко мне дядькой и не покидал меня всю жизнь, но теперь был уже так стар, что жил почти без занятий. Утром он подавал мне халат и туфли, а затем целый день попинал "для здоровья" березовку и ссорился с остальной прислугой. Смерть моя не столько его огорчила, сколько ожесточила, а вместе с тем придала ему небывалую важность. Я слышал, как он кому-то приказывал съездить за моим братом, кого-то упрекал и чем-то распоряжался. Глаза мои были закрыты, но я все видел и слышал, что происходило вокруг меня. Вошел мой брат - сосредоточенный и надменный, как всегда. Жена моя терпеть его не могла, однако бросилась к нему на шею, и рыдания ее удвоились. - Полно, Зоя, перестань, - ведь слезами ты не поможешь, - говорил брат бесстрастным и словно заученным тоном, - побереги себя для детей, поверь, что ему лучше там. Он с трудом высвободил себя от ее объятий и усадил ее на диван. - Надо сейчас же сделать кое-какие распоряжения... Ты мне позволишь помочь тебе, Зоя? - Ax, Andre, ради бога, распоряжайтесь всем... Разве я могу о чем-нибудь думать? Она опять заплакала, а брат уселся за письменный стол и подозвал к себе молодого расторопного буфетчика Семена. - Это объявление ты отправишь в "Новое Время", а затем пошлешь за гробовщиком; да надо спросить у него, не знает ли он хорошего псаломщика? - Ваше сиятельство, - отвечал, нагибаясь, Семен, - за гробовщиком посылать нечего, их тут четверо с утра толкутся у подъезда. Уж мы их гнали, гнали, - нейдут да и только. Прикажете их сюда позвать? - Нет, я выйду на лестницу. И брат громко прочел написанное им объявление: "Княгиня Зоя Борисовна Трубчевская с душевным прискорбием извещает о кончине своего мужа, князя Дмитрия Александровича Трубчевского, последовавшей 20-го февраля, в 8 часов вечера, после тяжкой и продолжительной болезни. Панихиды в 2 часа дня и в 9 часов вечера". - Больше ничего не надо, Зоя? - Да, конечно, ничего. Только зачем вы написали это ужасное слово: "прискорбие"? Je ne puis pas souffrir се mot. Mettez (Я не переношу этого слова. Поставьте): с глубокой скорбью. Брат поправил. - Я посылаю в "Новое Время". Этого довольно. - Да, конечно, довольно. Можно еще в "Journal de S. Petersbourg" ("Санкт-Петербургские ведомости"). - Хорошо, я напишу по-французски. - Все равно, там переведут. Брат вышел. Жена подошла ко мне, опустилась на кресло, стоявшее возле кровати, и долго смотрела на меня каким-то молящим, вопрошающим взглядом. В этом молчаливом взгляде я прочел гораздо больше любви и горя, чем в рыданиях и воплях. Она вспоминала нашу общую жизнь, в которой немало было всяких треволнений и бурь. Теперь она во всем винила себя и думала о том, как ей следовало поступать тогда. Она так задумалась, что не заметила моего брата, который вернулся с гробовщиком и уже несколько минут стояли возле нее, не желая нарушать ее раздумья. Увидев гробовщика, она дико вскрикнула и лишилась чувств. Ее унесли в спальню. - Будьте спокойны, ваше сиятельство, - говорил гробовщик, снимая с меня мерку так же бесцеремонно, как некогда делали это портные, - у нас все припасено: сено, и покров, и паникадилы. Через час их можно переносить в залу. И насчет гроба не извольте сомневаться: такой будет покойный гроб, что хоть живому в него ложиться. Кабинет опять начал наполняться. Гувернантка привела детей. Соня бросалась на меня и рыдала совершенно как мать, но маленький Коля уперся, ни за что не хотел подойти ко мне и ревел от страха.
lg --> (1430) интересный Ты повод дала найти в сети раз читанную (давненько), раз слышанную (по "Радио России") и вот теперь "найденную" повесть Апухтина "меЖДУ СмЕрТЬЮ и ЖИЗНЬю" Это как взаимообразый подарочек Тебе, "а также всем, кто посещает этот тихий уголок и молчит или иногда радует :) ". Первую и Последнюю (Девятую) Главки тут скопирую. (правда, если только 1-ю и 9-ю, то "интрига" этой "фантастической" повести приоткрывается, но... но дискуссия-то тут называется - "Я сюда ещё вернусь".. теперь..!! :) воооот... :) .................................................
"... Проза Апухтина известна гораздо меньше его поэзии. При жизни писателя ни одна из его повестей не была опубликована, и впервые читатели познакомились с ними только после смерти автора. Однако по мастерству изложения, оригинальности формы, остроумию и тонким наблюдениям, прозаические произведения Апухтина заслуживают внимания. Лучшими из прозаических произведений автора являются повести "Архив графини Д." (1890) и "Дневник Павлика Дольского" (1891), и фантастическая повесть "Между смертью и жизнью" (1892), посвященная теме загробного существования. Повествование в повести ведется от лица умершего (что вообще было свойственно прозе Апухтина, для которой характерной была линия интимного повествования, в виде письма, дневника или монолога), который наблюдает реакцию на его смерть среди родных, знакомых, слуг, слышит притворные соболезнования и шаблонные фразы, и возрождается в виде новорожденного младенца. Повесть стала очень необычным явлением для русской литературы того времени - в ней ярко заметно влияние буддийской религиозной традиции, идеи о переселении душ и вечности духовного существования. В этом повесть в чем-то схожа с рассказом Л.Н.Толстого "Смерть Ивана Ильича" (1886) и романом Джека Лондона "Смирительная рубашка" (1915). (сору) ................................. http://www.rusf.ru/rsf-XIX/apuhtin.htm
Алексей Николаевич Апухтин --- http://apuhtin.decoregift.ru/
lg --> (1430) Ух Ты!.. Благодарю искренне! :).. Неожиданно. Это скопирую на флэшку - lg --> (1429) lg --> (1428) lg --> (1427) - и вечером в берлоге почитаю. :)
Название - "Слова, написанные на небе" - напомнило рисунки знаков, которые ЗАРИсовал себе в блокнот лет восемь тому назад. А недавно и другие видел в небе картинки.
Сегодня получила заветную посылочку с книгой. "Слова, написанные на небе", Москва, Художественная лит-ра, 1975 год. В сети этого рассказа нет, поэтому печатала частями, читайте снизу вверх :) Это мой подарок от души - Серёге, прежде всего, а также всем, кто посещает этот тихий уголок и молчит или иногда радует :)
В большом городе никто бы и не заметил, а в селе все увидали, как жёлтый грузовичок дважды привозил во двор Калояна тяжёлые картонные коробки. Сгружали их парни в синих комбинезонах, с целлулоидными козырьками у лба. Довершило дело хвастовство Калояновой жены. Не взвесила она хорошенько своих слов, и за несколько дней сделалось то, чего лекарка больше всего опасалась. Картонные коробки будто глухой каменной стеной отгородили Калояна от села. Поглощённый своими приобретениями, он сначала ничего не заметил, а потом уж было поздно. Оплошал он в первый же после приезда день, когда люди ждали, подойдёт ли он к ним поздороваться. Старуха быстро узнавала о слухах, что ходили по селу. И поскольку узнавала она их от баб, она первая и, может быть, лучше других поняла, чем досадили селу Калоян и жёлтый грузовичок. Поэтому, услыхав его имя, старуха и вправду знала уже, какая болезнь его точит. - Вылечу я тебя, сынок, - сказала она, неторопливо вставая. - Сперва для сна травок дам, а травки для другого - после, сейчас у меня их нету. Как найду, пошлю тебе весточку, чтоб приходил. Когда Калоян немного погодя вышел из её домика и зашагал по уже окутанной сумерками улице, на душе у него было теплее, спокойнее, и он почувтвовал - чего уже давно с ним не случалось - живой и весёлый голод. Старуха не обманула его. Не было у неё трав от его болезни, потому что не растёт на земле такая трава, а если и растёт, то никто и никогда ещё не находил её. На следующее утро, копая корешки на луговине за холмом, старуха не переставала думать о сыне Беличевых. Поглощённая своими мыслями, она несколько раз перерезала корешки остриём мотыги. "Господи боже, отчего есть снадобья от глаз и от сердца, - размышляла она, - против худой крови и кружения в голове, а нету снадобья против зависти, чёрной зависти, что изводит человека хуже яда - и того, кто завидует, и того, кому завидуют, и мешает радоваться своему дому и здоровью, покуда есть здоровье." Её и раньше, бывало, навещали такие мысли, и всегда находила она какое-то утешение, но сейчас боль за сына Беличевых стояла у неё в глазах, тяжёлая, едкая, и лекарка не могла, да и не хотела обойти её стороной. Она была сейчас одна на лесной опушке, а хотелось перекинуться с кем-нибудь словом, хотя бы даже с бабкой Василицей, которая порой пригоняла сюда своих коз. Если не совета спросить, так хоть произнести вслух то, о чём думалось, потому что невысказанные слова не давали ей покоя. "Нельзя, Василица, - скажет она, - нельзя, чтоб сильней всего в человеке была зависть. Потому что добр человек и умён, и должно у него в душе быть что-то, что сильнее зависти. Вот это я и ищу сейчас, это и хочу пробудить в людях, чтобы спасти сына Беличевых". Старуза вздрогнула. Воткнула мотыгу в рыхлую землю и долго стояла, не шевелясь. Из-под выцвевшего платка светились глаза, счастливые от неожиданного прозрения. Разрезанные корни роняли слёзы, но она не замечала этого. Она нашла наконец волшебное снадобье... "Всех вылечу, - думала старуха. - И Калояна, и разгневанных матерей..." Она не услышала лёгких шагов Василицы и поэтому вздрогнула, когда рядом раздалось: - Всё роешь и роешь. Отдохнула бы... - Как же отдыхать, Василица, когда болезням краю нету. - Опершись на мотыгу, она показала рукой на видневшееся вдали село. - Вот у Беличевых сын захворал. Денгра напала. - Чего, чего? - Денгра. Болезнь такая, иноземная. Я уж тебе открою, но ты - никому ни словечка, слышишь? - Никому! - Василица сразу стала сговорчивой. - Рассказывай... Они сели рядышком на сухую землю. Лекарка присыпала корни землёй, чтобы не засохли, и негромко заговорила: - Калоян-то в чужие края ездил, на заработки... И подхватил там денгру, в воде прихватил. Разлилась там река, понесла вода ребятишек, а в деревне мужиков других не было, один Калоян там случился. ну, он - в реку, детишек вылавливает - точно дыни чёрные - и матерям подаёт. - А дальше? - осипшим голосом спросила Василица. - Дальше? Ранка у него на пальце была, и через ту ранку просочилась к нему в кровь денгра... А лечится та денгра сладким корнем - слыхала я от одной турчанки. Только ты об этом - молчок, поняла? За свою восьмидесятилетнюю жизнь лекарка успела понять, что быстрей всего узнаётся секрет, если первому, кому ты его откроешь, сказать: "Ты об этом - молчок, тебе одному говорю". - Никому ни словечка, - пообещала Василица, нетерпеливо поглядывая в сторону села... Всего через несколько дней, проходя вечером по улице, лекарка увидела, как встречные пожимают Калояну руку, а он идёт, окружённый односельчанами, счастливый и растерянный от неожиданного и не очень понятного дружелюбия. Молва о заморском его недуге, обежав село, под конец достигла низенькой горницы старухи. Через много уст прошла эта молва и стала похожей на длинную, чудесную сказку. Старуха не обмолвилась ни словом. Вышла проводить очередную гостью до ворот, а потом осталась одна у плетня, спокойно глядя на засветившиеся окна родного села.
- У доктора был? - спросила она. - Был, - сухо ответил он. - У восьми докторов побывал, и все говорят - здоров, нервы не в порядке, а вообще-то здоров. А я болен... У неё издавна имелись испытанные вопросы, которые могли любого вызвать на разговор, но тут почуяла она - этот не такой, как другие, и вопросы для него нужно придумывать сейчас, и совсем новые - такие же новые, как и хворь, что точит его. - Сон небось бежит от тебя, а? - негромко заговорила старуха, глядя на тёмные круги у него под глазами. - Верно, - хмуро признался гость. - Вот что: травку для сна я тебе тоже дам, но ты сперва скажи, где у тебя всего сильней болит. - Не знаю... - ответил тот. - И не болит, а точно огнём жжёт. Точно угли горящие у меня внутри, вот здесь, - он прижал большую ладонь к своему синему свитеру, из-под рукава мягко блеснули золотые часы. - И спать не сплю, и еда никакая в рот не лезет. - Он замолчал. По дороге сюда он решил не слишком открывать душу старухе, и собственная неожиданная откровенность смутила его. - А ты, часом, не выпиваешь? - ровным голосом спросила лекарка. Он не ответил. Потупил голову, светлые брови чуть шевельнулись. Старуха только теперь заметила, что его коротко остриженные вьющиеся волосы тронуты сединой и кажутся тёмно-русыми лишь потому, что недавно приглажены мокрым гребнем. - Про вино и думать забудь, травы - они вина не терпят. - Да ладно уж, - с раздражением оборвал он. Острые колени качнулись, и старуха почувствовала, что ниточка доверия, протянувшаяся между ней и гостем, со звоном оборвалась. Надо было всё начинать сначала. Они сидели друг против друга, оба недовольные собой. Чтобы выиграть время, лекарка, послюнявив пальцы, поправила платок, чёрной стрехой нависавший у неё надо лбом. Долгие блуждания по открытым лугам и полянам приучили её так повязывать голову, чтобы платок защищал от солнца. В окно было видно, как пастух пригнал стадо, и коровы неторопливо, умно потянулись каждая к своему двору. - Слышь-ка, ты откуда ж будешь? - прервала молчание старуха. - Здешний я. - Отчего ж я тебя не признаю? - Редко бываю дома... -Постой-ка! - догадалась старуха. - А ты не Калоян? Беличевых сын? Гость кивнул, но продолжал сидеть, потупившись. - Что же ты мне сразу не сказал! - Она скрестила руки на коленях и с облегчением распрямила спину, словно освободившись от тяжёлой ноши. - Коли ты Калоян, тогда я твою болезнь знаю. Калоян поднял недоверчивый взгляд навстречу быстрым и острым глазам лекарки. - И не гляди на меня так. Не вру я, вправду знаю. С позапрошлой ещё осени слыхала она про этого человека, потому что чем меньше село, тем меньше секретов можно от него утаить. К тому же сын Беличевых ни от кого и не скрывал, что едет в Африку. Село долго судило-рядило об этом, в ту пору как раз варили сливовицу, мужики по ночам дежурили у котлов, и от полуночных ли этих разговоров, запиваемых глоточками тёплого первача, либо из нежелания уронить себя перед жёнами мужики сперва не поверили предстоящей поездке Калояна. Сами себя спрашивали, и сами же себе отвечали: не может такого быть. Если уж посылают болгарских каменщиков в Африку, так почему обязательно сына Беличевых? Да он с шестнадцати лет в городе работает, а дома себе никак не выстроит и каждый день мотается туда и обратно на "кукушке", хоть баба его и бахвалится, будто, захоти они, завтра могут перебраться в город, да не хотят. Молва эта просуществовала около месяца, то укрощаемая чьим-нибудь разумным, справедливым словом, то вновь подымая голову, подхлёстнутая извечной жаждой человека в чём-то превзойти других; той самой жаждой, из-за которой даже самый невзрачный, тихий человечек - пригласи его кто, скажем, в свидетели на свадьбу - становится неузнаваемым и ходит, важно выпятив грудь. Потом большинство односельчан махнуло рукой и успокоилось, но кое-кто, распалённый жениными попрёками, не мог простить Калояну его удачливости. Всё это было известно лекарке от начала до конца, потому что сельские заботы всегда достигали её слуха. Слыхала она и об отъезде Калояна, а потом о письмах в пёстрых конвертах, которые каждый понедельник приносил почтальон. По письмам этим и открыткам, которые жена его всем и всюду показывала, село привыкло следить за далёкой жизнью Калояна, не забыло его, как часто бывает, когда человек уезжает надолго. Не только не забыло - год спустя уже всё село поджидало его возвращения. Рассказы баб, приходивших к ней за ромашкой, помогали старухе следить за жизнью Калояна. Бабы не поминали сына Беличевих ни злом, ни добром, но за показным равнодушием лекарка без труда обнаружила зависть, неминучую и понятную зависть матерей к успеху кого-то чужого - ровесника их сыновей или зятьёв. Обострённое чутьё много страдавшей женщины давно подсказало старухе, что, когда сын Беличевых возвратится в село, множество глаз будет следить за каждым его шагом, и этот незнакомый ей человек должен будет отныне жить так, чтобы не дразнить тех глаз, не всколыхнуть материнской зависти. Ей вчуже было боязно за него, и она не ошиблась.
1452
1450
1443