Наверное, стоит раз в года три менять место жительства.) Как, оказывается, немало хранится на полках, полочках, в ящиках, ящичках того, что надо выбросить, отдать, возвратить.) Того, что может удивить тебя и обрадовать...) Вот как я, к примеру., натолкнулась на книгу, которую эпизодически безрезультатно искала..) И в своем доме., и в книжных магазинах.. Роалд Дал... Из коллекции Хичкока... Хичкок и сбивал меня со следу.)
Роалд Дал.. "Хозяйка"..... Одна из вещей из его книги "Крысолов"..... Поразительное чувство ритма, изящество, умение мягко скрутить интригу ... И чувство юмора, конечно.)
Надеюсь, вы разделите со мной удовольствие.)
Перевод Ганны Палагуты Из кн. Роалд Дал. Крысолов.Альманах "Бобок", Москва, 1991
Билли Уивер выехал из Лондона на медленном дневном поезде, сделал пересадку в Суиндоне, и, когда добрался до Бата, было уже около девяти часов вечера -- над домами, напротив входа в вокзал, в безоблачном небе поднималась луна. Стоял, однако, дикий холод, и ветер, словно прикосновениями ледяных лезвий, обжигал щеки. -- Извините, -- сказал он, -- нет ли здесь поблизости какой-нибудь недорогой гостиницы? -- Зайдите в "Колокол и Дракон",-- ответил носильщик, указывая вдоль дороги.-- У них, пожалуй, найдется место. Отсюда где-то четверть мили по той стороне. Билли поблагодарил его, взял чемодан и зашагал в указанном направлении к "Колоколу и Дракону". В Бате он был впервые. Знакомых здесь у него не было. Но мистер Гринслейд из главного управления в Лондоне уверял, что это чудный город. "Найди себе пристанище,-- сказал он,-- и, как только устроишься, представься управляющему филиалом".
Билли исполнилось семнадцать лет. Он был обладателем нового темно-синего пальто, новой фетровой шляпы, нового коричневого костюма, отличного настроения и энергичной походки. Последнее время он все старался делать энергично. Энергичность, как он понял, является непременным качеством всех преуспевающих бизнесменов. Боссы из главного управления в любое время были фантастически энергичны. Поразительные люди! На широкой улице, по которой он шел, не было ни одного магазина, и она представляла собой две линии высоких однообразных домов. Все они имели крыльцо с колоннами, четыре-пять ступеней, ведущих к парадной двери, и в свое время, очевидно, выглядели шикарными особняками. Но теперь, даже в темноте, было заметно, что на дверях и оконных рамах шелушится краска, а приветливые белые фасады неухожены, все в трещинах и пятнах.
Вдруг, в окне первого этажа одного из домов, ярко освещенным уличным фонарем, Билли заметил печатное объявление. НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК-- гласило оно. Прямо под объявлением стояла ваза с прекрасными длинными ветками цветущей ивы. Он остановился. Подошел ближе. Окно обрамляли зеленые шторы из какого-то бархатистого материала. Ивовый букет чудесно смотрелся между ними. Билли подошел вплотную, прильнул к стеклу, и первое, что он увидел, был яркий огонь, горевший в камине. На ковре перед камином спала прелестная маленькая такса, уткнувшись носом в живот. Сама комната, насколько он мог разглядеть в темноте, была со вкусом меблирована. Здесь стоял кабинетный рояль, широкий диван и несколько мягких кресел; в одном углу он различил клетку с большим попугаем. Животные в доме-- хороший знак, подумал Билли, и вообще, это место показалось ему вполне подходящим приютом. Конечно, остановиться здесь было бы приятнее, чем в каком-то "Колоколе и Драконе".
С другой стороны, и гостиница имела свои преимущества перед пансионом. Пиво и развлечения по вечерам, разговоры с новыми знакомыми, да и дешевле, что ни говори. Когда-то он останавливался в гостинице на пару ночей, и ему там понравилось. В пансионах же ему не приходилось бывать, и, честно признаться, он их слегка побаивался. В самом слове было что-то от водянистой капусты, скаредных хозяек и неистребимого запаха копченой селедки в гостиной. Поколебавшись так, стоя на холоде, две-три минуты, Билли решил добраться все-таки до "Колокола и Дракона", взглянуть на него, а потом уж сделать окончательный выбор. Он повернулся, собираясь идти. И тут с ним случилась странная вещь. Он уже отступал назад, поворачиваясь спиной 'к окну, когда почувствовал, что 'не в силах оторвать взгляд от маленького объявления за стеклом. НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК-- гласило оно. НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК, НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК, НОЧЛЕГ И ЗАВТРАК. Эти слова в окне вонзились в него, как два больших черных глаза, удерживая, сковывая, принуждая его оставаться на месте, не уходить от этого дома. В следующее мгновение он понял, что уже движется от окна к двери, поднимается по ступеням и протягивает руку к звонку.
Он нажал кнопку. Глухо, в какой-то из дальних комнат, отозвался звонок, и тут же -- без сомнения, тут же, поскольку он даже не успел убрать палец с кнопки-- дверь отворилась, и на пороге он увидел женщину. Обычно, когда вы нажимаете на звонок, вам приходится ждать по крайней мере полминуты, прежде чем дверь откроется. Эта же особа появилась, как чертик из табакерки. Нажал кнопку-- и на тебе! Билли в испуге отскочил. На вид ей было лет сорок пять -- пятьдесят. Она улыбнулась ему тепло и приветливо. -- Пожалуйста, заходите,-- ободряюще произнесла она и отошла в сторону, придерживая дверь. Билли автоматически сделал шаг, но, с трудом сдержав необъяснимо сильное стремление следовать за ней, отступил назад. -- Я увидел объявление в окне,-- сказал он. -- Знаю, знаю. -- И я подумал насчет комнаты. -- Милый мой,-- сказала она,-- для вас уже все готово. У нее были пухлые розовые щеки и добрейшие голубые глаза. -- Я собирался в "Колокол и Дракон",-- продолжал Билли,-- но ваше объявление в окне меня остановило. -- Так входите же,-- сказала она,-- не стойте на холоде. -- А сколько вы берете? -- Пять шиллингов шесть пенсов за ночь, включая завтрак. Это было фантастически дешево-- меньше половины тех денег, с которыми он готов был расстаться. -- Если для вас это слишком дорого,-- добавила она,-- могу немного уступить. Я подаю яйца на завтрак. Яйца сейчас подорожали. Без яйца будет на шесть пенсов меньше. -- Спасибо, меня устраивает сумма,-- ответил он.-- Я с удовольствием остановлюсь у вас. -- Так я и думала. Входите же! Она казалась ужасно милой-- совсем как мамаша, приглашающая лучшего друга своего сына погостить на рождественские каникулы. Билли снял шляпу и переступил через порог. -- Повесьте ее здесь, -- сказала она, -- и позвольте помочь вам снять пальто. Других пальто и шляп в прихожей не было. Зонтиков и тростей -- тоже. -- Вот вы и скрасите мое одиночество,-- улыбнувшись через плечо, сказала она, ведя его вверх по лестнице.-- Не так уж часто постояльцы залетают в мое маленькое гнездышко. У старушки не все дома,-- подумал Билли. Но за такую плату с чем не смиришься!-- Странно,-- вежливо заметил он, -- казалось бы, желающие должны проходу вам не давать. -- Так-то оно так, милый мой, все это так. Но беда в том, что я-- как бы это сказать?-- чуть-чуть капризна и разборчива. Понимаете? -- Да-да. -- Но я всегда готова. Днем и ночью все в этом доме готово для приема достойного молодого джентльмена. И это такая радость, милый мой, такая огромная радость, когда открываешь дверь и видишь перед собой именно того, кто нужен. Дойдя до середины лестницы, она остановилась, взявшись за перила, и обернулась к нему с улыбкой на бледных губах.-- Такого, как вы,-- добавила она и своими голубыми глазами медленно прошлась по всей его фигуре, с головы до ног и обратно. На площадке второго этажа она сказала: -- Этот этаж мой. Они прошли еще один пролет.-- А этот-- полностью ваш, -- сказала она. -- Вот ваша комната. Надеюсь, она вам понравится. Включив свет у входа, она провела его в небольшую, но милую спальню. -- По утрам здесь все залито светом, мистер Перкинс. Ваше имя Перкинс, не так ли? -- Нет,-- сказал он.-- Уивер. -- Мистер Уивер. Замечательно. Я положила грелку в простыни, чтобы согреть их, мистер Уивер. Грелка-- это такое удовольствие в чужой постели со свежими простынями! Согласны? Но если вы все же замерзнете, можете включить газ в любое время. -- Спасибо,-- сказал Билли.-- Большое спасибо. Он заметил, что покрывало с кровати было снято, а простыни лежали аккуратно отвернутыми, в полной готовности для желающего ими воспользоваться. -- Какое счастье, что вы появились! -- сказал она, глядя ему прямо в глаза.-- А то я уже начала волноваться. -- Ну, что вы!-- бодро ответил Билли.-- Не стоило беспокоиться. Он положил свой чемодан на стул и стал его открывать. -- А как насчет ужина, милый мой? Вам удалось что-нибудь перехватить перед тем, как прийти сюда? -- Благодарю, я ни капли не голоден,-- сказал он.-- Пожалуй, я сразу же лягу. Завтра мне рано вставать и идти в контору. -- Ну что же, ладно. Оставляю вас, устраивайтесь. Но не могли бы вы перед сном заглянуть в гостиную на первом этаже и расписаться в книге для гостей? Этого требует закон, а мы не будем нарушать заколы в этом пункте, не так ли? Она слегка помахала ему рукой на прощанье, быстро вышла из комнаты и закрыла дверь. То обстоятельство, что хозяйка оказалась с приветом, ничуть не смутило Билли. В конце концов, она была не только безобидной -- что было ясно с первого взгляда -- но и несомненно доброй, великодушной женщиной. Возможно,-- мелькнула у него догадка,-- она потеряла сына на войне или что-нибудь в этом духе, и не смогла этого пережить. Итак, через несколько минут, распаковав чемодан и вымыв руки, он сбежал по лестнице на первый этаж и вошел в гостиную.
Хозяйки не было, но в камине пылал огонь, и перед ним все так же спала миниатюрная такса. В комнате было удивительно тепло и уютно. Повезло мне,-- подумал он, потирая руки. Так все удачно устроилось. Он обнаружил гостевую книгу, лежавшую открытой на рояле, достал ручку и написал свое имя и адрес. Кроме его собственной, в книге значились только две записи и, как всякий новый постоялец, он не преминул с ними ознакомиться. Первым был Кристофер Малхолланд из Кардиффа; вторым-- Грегори У. Темпл из Бристоля. Странно,-- подумалось ему вдруг.-- Кристофер Малхолланд. Что-то очень знакомое. Где же, черт побери, мог он слышать это довольно необычное имя? Может быть, они учились в одной школе? Нет. А, может, это один из многочисленных поклонников сестры? Или друг отца? Нет, нет, ни то и ни другое. Он снова заглянул в книгу. Кристофер Малхолланд 231 Кафедральная улица, Кардифф Грегори У. Темпл 27 Кленовый проезд, Бристоль -- Грегори Темпл? -- произнес он вслух, морща лоб.-- Кристофер Малхолланд? -- Такие славные мальчики,-- раздался голос за спиной, и, обернувшись, Билли увидел хозяйку, вплывающую в комнату с большим серебряным подносом в руках. Она несла его на весу, подняв вверх, будто сдерживая поводьями норовистую лошадку. -- Очень знакомые имена, -- сказал он. -- Неужели? Как интересно. -- Я почти уверен, что раньше слышал их где-то. Странно, не правда ли? Возможно, я встречал их в газетах. Они что -- какие-нибудь знаменитости? Ну, то есть, боксеры или футболисты, 'или еще кто-нибудь? -- Знаменитости?-- переспросила она, ставя поднос на журнальный столик перед диваном.-- Да нет, на знаменитостей они не были похожи. Но оба были исключительными красавцами, это уж точно. Молодые, стройные и красивые, милый мой,-- совсем, как вы. Билли еще раз заглянул в книгу. -- Послушайте, -- сказал он, указывая на дату, -- последняя запись сделана два года назад. -- Вот как? -- Ну да. А Кристофер Малхолланд был еще годом раньше, то есть, больше трех лет назад! -- Боже мой,-- со вздохом сказала она, покачав головой. -- Никогда бы не подумала. До чего же быстро летит время, мистер Уилкинс. . . -- Уивер,-- поправил Билли.-- У-и-в-е-р. -- О да, разумеется, -- воскликнула она, опускаясь на диван.-- Какая я глупая. Тысячу извинений, мистер Уивер. Со мной всегда так-- в одно ухо влетает, в другое вылетает. -- А вы не заметили, -- сказал Билли, -- во всем этом какой-то странности? -- Нет, милый, не заметила. -- Понимаете, дело в том, что оба эти имени, Малхолланд и Темпл, звучат не только знакомо, так сказать, по отдельности, но и странным образом они как-то между собой связаны. Как будто они прославились в какой-нибудь одной области, понимаете? Ну, как Демпси и Танни, например, или Черчилль и Рузвельт. -- Забавно,-- сказала она.-- Однако же идите сюда, милый, сядьте на диван рядом со мной, я угощу вас перед сном хорошим чаем с имбирным пирожным. -- Нет, в самом деле, -- ответил Билли, -- вам не стоило беспокоиться. Я вовсе не хотел вас утруждать. Он стоял у рояля, наблюдая, как она суетится с чашками и блюдцами. Он обратил внимание на ее маленькие, белые, подвижные руки с ногтями, выкрашенными красным лаком. -- Я почти уверен, что встречал их в газетах, -- сказал Билли. -- Сейчас я вспомню. Обязательно вспомню. Нет ничего мучительнее вспомнить нечто, ускользающее на окраины памяти. Но он ни за что не хотел сдаваться. -- Одну минуточку, -- пробормотал он. -- Сейчас, сейчас. Малхолланд... Кристофер Малхолланд... не тот ли это ученик из Итона, который путешествовал пешком по западным графствам, и вдруг . . . -- С молоком?-- спросила она.-- И сахаром? -- Да, пожалуйста. И вдруг ... -- Ученик из Итона? О нет, милый мой, все совсем не так, потому что мой мистер Малхолланд никогда не учился в Итоне. Когда он появился у меня, он заканчивал Кембридж. Идите же, сядьте со мною рядышком, погрейтесь у камелька. Давайте. Ваш чай готов. Она похлопала ладонью по дивану рядом с собой и приглашающе улыбнулась. Билли медленно пересек комнату и сел на край дивана. Она поставила чашку на столик перед ним. -- Вот так-то лучше,-- сказала она.-- Мило и по-домашнему, правда? Билли сделал глоток. Она тоже. С полминуты они молчали. Но Билли знал, что она смотрит на него. Ее тело застыло в полуобороте к нему; на своем лице он чувствовал ее пристальный взгляд, прикрываемый чашкой. Время от времени он улавливал какой-то особый запах, исходящий от ее персоны. Он не был неприятен, этот запах, и напоминал ... Впрочем, Билли затруднялся определить, что именно. Соленые орешки? Кожаный ремень? Или больничные коридоры? -- Мистер Малхолланд был большой чаевник, -- прервала она молчание.-- Никогда в жизни я не видела, чтобы кто-то пил так много чаю, как милый, чудный мистер Малхолланд. -- Он, должно быть, совсем недавно выбыл? -- спросил Билли. Он все еще продолжал копаться в памяти, но уже наверняка знал, что встречал эти имена в газетных заголовках. -- Выбыл?-- сказала она, поднимая брови.-- Милый мой, да никуда он не выбыл. Он здесь. И мистер Темпл тоже здесь. Они оба на четвертом этаже, в одной комнате. Билли медленно поставил чашку на стол и уставился на хозяйку. Она ответила ему улыбкой, протянула свою белую руку и ободряюще похлопала его по колену. -- Сколько вам лет, милый? -- спросила она. -- Семнадцать. -- Семнадцать!-- воскликнула она.-- О, это отличный возраст. Мистеру Малхолланду тоже было семнадцать. Но мне кажется, он был чуть-чуть ниже вас, да, безусловно, ниже, и зубы у него были не такие белые. У вас великолепные зубы, мистер Уивер, вы это знаете? -- Они не так хороши, как кажутся, -- ответил Билли. -- В задних зубах сплошные пломбы. -- Мистер Темпл был, конечно, постарше, -- продолжала она, игнорируя его замечание.-- Ему было двадцать восемь. Но я бы никогда не догадался, не скажи он сам мне об этом, ни за что в жизни. У него было безукоризненное тело. -- Какое? -- переспросил Билли. -- Я говорю, кожа у него была, как у младенца. Они замолчали. Билли взял свою чашку, отпил немного чаю и бесшумно поставил назад на блюдце. Он ждал продолжения разговора, но хозяйка, казалось, погрузилась в воспоминания. Покусывая нижнюю губу, он смотрел прямо перед собой в дальний угол комнаты. -- Попугай, -- наконец, сказал он. -- Представьте себе, он совершенно одурачил меня, когда я увидел его в окно с улицы. Я мог поклясться, что он живой. -- Увы, давно нет. -- Потрясающая работа!-- Восхитился Билли.-- Абсолютно одушевленный вид. А кто его сделал? -- Я. -- Вы? -- Разумеется,-- сказала она.-- А с моим крошкой Базилем вы еще не познакомились? Она кивнула в сторону таксы, уютно свернувшейся перед камином. Билли перевел взгляд. Только тут до него дошло, что собака так же, как и попугай, все это время не подавала признаков жизни. Он протянул руку и осторожно прикоснулся к ее спине. Спина была жесткой и холодной, а когда он пальцами раздвинул шерсть, то увидел серовато-черную, сухую, отлично сохранившуюся кожу. Он повернулся и с искренним восхищением посмотрел на маленькую женщину, сидевшую рядом с ним на диване. -- Это, наверное, ужасно, сложная работа. -- Нисколько,-- сказала она.-- Я делаю чучела из всех моих любимцев, когда они умирают. Хотите еще чашечку чая? -- Нет, спасибо, -- сказал Билли. Чай слегка отдавал горьким миндалем н не слишком ему нравился. -- Вы уже расписались в книге, не так ли? -- Да, конечно. -- Очень хорошо. Потому что потом, если я случайно забуду, как вас звали, я всегда могу спуститься и посмотреть. Я до сих пор почти каждый день сверяюсь насчет мистера Малхолланда и мистера .. . мистера ... -- Темпла,-- сказал Билли.-- Грегори Темпла. Извините мое любопытство, но неужели, кроме них, за последние два-три года у вас не было других постояльцев? Высоко подняв чашку и слегка наклонив голову влево, она искоса посмотрела на него и усмехнулась уголками губ. -- Нет, милый мой,-- сказала она.-- Только вы.
Мы прощаемся, мы все прощаемся, мы со смехом и шутками целуемся, попадая и не попадая, затаенно промахиваясь, сознательно уворачиваясь, блестя глазами и громко крича друг другу: "Пока! Пока!" Бах! Случайность? Или нет? Большущий знак вопроса. Мы целуемся при встрече морозными губами, чуть влажными носами утыкаемся в щеки друг друга, пахнем теплом, кофе и смешными лепешками с мясом, которые надо поливать лимонным соком. Мы громко кричим друг другу: "Привет! Привет!" и кое-кто затаенно ждет одного единственного поцелуя, чтобы проверить. Мы целуемся, потому что у нас Новый год, пахнем вином и шпротами (фу, как это... но не все ли равно?), духами и вечерними платьями, сигаретным дымом, ощущением праздника и кричим друг другу: "С Новым годом!!! Уррраааа!!!" И один из поцелуев слишком откровенный.. даже для Нового года. Упс. Идут дни, летят дни, праздники, снег, гололед, темнота... Как будто замкнутое пространство без единого просвета. О чем мысли? Не об этом... или.. все таки? "Ты придешь?" О богги. Я прилечу, я буду бежать и смеяться, я раскраснеюсь и буду хлюпать носом на морозе... Я буду смешно кататься и громко верещать, когда ты подхватишь, и на миг прижмешь меня к себе, пока никто не видит... Ни слова не будет сказано, ничем не обозначено, никто не догадается... Я и сама не догадаюсь. Просто придумаю. ...как дрожит внутри струна в ожидании....
Скорей сними мою усталость, Сегодня долго не уснем... И не грусти... пусть нам осталось Всего лишь сто часов вдвоем
Время, когда он часто летал, осталось в памяти многими легкими и приятными минутами встреч с теми, кто его ждал. Ждать...
Звонок о том, что он вылетает. Радостное возбуждение и счастливый голос по ту сторону разверзшейся пасти пространства и времени. И как бы в ответ начинало учащенно биться сердце внутри, и разыгравшаяся фантазия выбрасывала где-то копившийся адреналин и... эндорфины.
Все, что дальше происходило, можно было назвать броском к цели - ночь... такси... аэропорт... полый голый полупустой иногда ИЛ-62... приятная улыбка стюардессы... запах путешествия... ожидание тайны... разбег лайнера... полузакрытые глаза... и скользнувшая с бетона в темень ночи белая сигара самолета. Плед на ноги... "Минеральной? Сока?" "Сока... апельсинового... со льдом"
Я был так долго далеко В дороге по тебе скучал я Ты отведи мои печали И припади ко мне щекой
И эта песня... Из динамиков при посадке... Из наушников при взлете... И потом во сне, наплывающая на ее слова. "Ты? Ты... Ты прилетаешь?" "Завтра? Как хорошо... М-м." "Я так долго ждала..." "Люблю..."
Прости, я снова без цветов, Но я полдня болтался в небе. А в небе взять их просто негде, Хоть за червонец, хоть за сто.
И утром, хоть была еще та же самая ночь, но уже в Москве, продолжение того же броска к цели. - Вам понравилось? - и глаза в приятную усмешку. - Как всегда, Марина. Домодедово. Утренняя свежесть, ласковое солнце, немного опоздавшее за нашим самолетом. Заспанный таксист с нежеланием торговаться. Монотонность гонки и почти что из сна - Беговая. На десятый этаж без лифта... Теплая. Тонкий халатик. Тянущаяся истома и нежность в руках, обвивших шею. Запах, легкий запах, колдующий и завораживающий. Кожа, истончающаяся под пальцами.... Губы, застывшие где-то там возле уха. Не двигаться. Не дышать. Замереть.
Все, что дальше - это не остановить. Проносится еще быстрее, чем стремление к... И чем ближе к расставанию, тем быстрее. Но наступает минута, когда время останавливается, пространство сжимается в точку... Это начало отсчета. Это начало... или конец пути. Не... маленькая ли это жизнь? Рождение - взлет - накопление - взрыв - расставание - сон - память... память... память.
Что остается? Люблю... Прикосновения... Минуты... Спреccованное время в брикетики счастья и вытянутые потом в нитку жемчужин памяти. Перебирать?
Да... полет обратно, как во сне. Хоть яркое солнце не дало бы уснуть никому. Но он знает, что это обман. На самом деле уже ночь. И он прилетит в ночь. Спасет лишь сон. И нитка жемчужин, нанизанных стремлением, нежностью и ее слезами при прощании.
Ты изменилась, похудев, И даже выглядишь моложе Ты стала мне еще дороже... Таких не видел я нигде.
Интересно было ему видеть-слышать глаза случайных попутчиков… иногда.
Женщина, когда он, задумавшись, зашел в купе, смотрела прямо ему в глаза, внутрь, казалось, цепляясь за взгляд, не понимая. Встречались ранее? По бизнесу? Соседи? Знакомая жены? Нет, совершенно нет. Лет сорок пять, но фигура сохранена. А может и природа просто. Черты лица, жесты… Нет, не знакома ему, точно. Он несколько раз возвращался взглядом, пытаясь ответить на вопрос, а она все смотрела…
Мужчина из соседнего купе. Перепитые, веселые и даже разнузданно веселые голоса. Железнодорожники или… лесничие высоких чинов. В красивой серо-зеленой форме с какими-то галочками на погонах. Веселились, смеялись, острили с двумя женщинами-попутчицами. Переодевшись в спортивный костюм, мужчина вышел, улыбаясь, из купе и осекся, встретившись с ним взглядом. - Здрасьте… - сказал, как-то смутившись, и все еще смотря ему в глаза, отступил назад, к окну, застыл. Постояв некоторое время у окна, как-то растерянно еще раз посмотрев на него, вернулся в купе, тихо прикрыв дверь.
«Что это? - думал он, смотря на себя в зеркало в своем купе. – Что-нибудь не так?» Он специально вернулся в купе, задвинул дверь, взглянул в зеркало. Нет, ничего странного или страшного не было. Обычный взгляд обычных глаз. Час назад он вышел из кинотеатра…
Не новый фильм. «Красный дракон». Маньяк, агент-интеллектуал, жертвы, кровь. Инвалид от рождения мстит своему настоящему за прошлое. Агент отстаивает ценности добра с кулаками. За всем этим наблюдает… Ангел? Дающий право… нет, дарующий право выстроить души действующих лиц, как они того заслуживают. Красота и уродство. Внешнее и внутреннее. Ставится вопрос: что важнее? Глубина души создается от недовольства собой. От трудностей. От страданий. То есть все, состоявшиеся душой, в прошлом в чем-то ущербны были? Или таковыми себя считали… Поэты. Художники. Писатели. Или же трудные судьбы. Невезение. Обида. Злость. Месть. Люди, имеющие тонко выстроенную душу все прошли через это. Печально. … И сделав вывод о том, что гармонии внешнего и внутреннего почти нет, он зашел в вагон.
А по поводу глаз… Он не сразу провел параллель между фильмом, мыслями, глазами. Его приятель один раз сказал: - Глаза у тебя странные… иногда. И тут он похолодел. Чувство холода набрасывало покрывало отрешения. И ему казалось, что глаза стекленеют, застывают. Внимательно посмотрев еще раз, приятель без тени усмешки добавил: - Глаза ангела. «Тоже мне нашел ангела, - подумал он». Но вслух ничего не сказал. Потому что вспомнил, что было до этого…
и не только в Большом городе, но и в поле... в гамаке стоя на лыжах... на дельтоплане спиной вниз во время мертвой петли... в глубине Красного моря, в акваланге с подводным ружьем на взводе... на крыше небоскреба в Тай-бее... стоя на одной ноге на трубе страховочного периметра... в машине автоконюшни Макларен во время поворота на 240 градусов без торможения педалью... только скоростью... во время извержения Ключевской сопки... на высоте где-то около 3 с половиной км... при сплавлении на оранжевом надувном катамаране по водопаду в Никарагуа... лучше в полете.
Конечно, женщина примет все его условия предопределения.
"Женщина в лазоревом платье из шёлка, Чей цвет похищен с минарета. Бесшумно скользящая на чёрно-мягких сапогах Под белым парусом платка, удерживаемого лишь Краем безмолвно сомкнутых губ! Твой взгляд отрешённо-обречённый... Куда несёшь ты корзину, шириною с полнеба, Над своим бесконечно правильным станом, Сливаясь с тенью старого дувала. В какой из калиток растворишься ты в нём?
...
Странные, приягательные вещи попадаются иногда в Интернете. А ведь это всего лишь начало странички путешествия в съедобный Ташкент..:))
—Я вычитал это в книге о волках. Люди из какого-то зоопарка поймали в ловушку пару волков, самца и самку. Причем ловушка была безвредным, гуманным приспособлением, и они ничуть не были ранены. Их посадили в большую клетку в кузове грузовика и повезли в зоопарк. Когда они туда приехали и заглянули в клетку, оказалось, что оба волка... мертвы. Никакой болезни, повреждений, ничего. Они следовали своей воле жить и умереть вместе. Медицина не смогла объяснить это. Они просто ушли. — Это правда? — Книга о волках была не художественной. Я бы тоже сделал так на их месте, а ты? Разве ты не согласна, что это цивилизованный, разумный способ покинуть планету? Если вся Земля, все пространство-время — лишь сон, почему бы не проснуться спокойно и счастливо где-то в другом мире вместо того, чтобы вопить, что мы не хотим уходить отсюда?
Наверное......., нельзя так глубоко отдыхать.....) Приезжаешь....... Растерянная, резиновая, вялая., пустая.... Мыслей нет категорически.., а если и забегает......, то....... О, нет, уже и выскочила, ухватить не удалось..)
Моё вчера.... Но надо возвращаться..... А сегодня я одела нежно-розовый топ.. и бежевый костюм..., щелкунула браслетом..... Чуть с избытком духов и чуть с избытком косметики........... Надо же как-то возвращаться....!
Чашка кофе...... Пудель персикового окраса блукает вокруг торчащих из снега кустов по нетронутому снегу за окном...... Такой сосредоточенный..)
Вздох......... И где-то открыли шлюзы....., начала заполняться теплом пустота..... ..... - Да, заходи, конечно, что у тебя....?
Остыл кофе..... Убежал пес....... Но жизнь - уже во мне......)
Посещают, как правило, около двух ночи. К утру пропадают, гнездятся в укромных уголках. Питаются... мыслями, плохим настроением, обидой и злостью на себя. Ярко проявляются под воздействием алкоголя. Холод душевный - катализатор. Пофигизм и легкое слово "нафик" указывают путь к нему вечером.
Кто в курсе, когда наконец выберут кого-нибудь на тех самых выборах, ради которых Невеля не ест, не спит, не пишет и выглядит - я почти уверена! - как малосимпатичный поросенок....?)
Юлькин, присоединяюсь к Лису...) С днем рожденья тебя..! ) Пусть и с опозданием.... Счастья тебе три мешка, солнечная наша....) И, конечно же, ждем...... И здесь я вместе с Лисом..)
А что тут вывесил наш деревенский датский мальчик, сын которого, как я поняла, повредился головой на почве редкостных носочков, полученных в подарок..?) Вещь отличная, только чую кожей - гадство какое-то супротив меня направленно....) Что там с парашютом, кстати...? Или, думаешь, наконец мне плавать научиться...?)
А я - влюбилась.....) Я бешено влюбилась..) Знали бы вы, какой грациозной обезьяной он идет по коридору ресторана, когда тащит ведерную миску с пастой....) Нет, тут надо обстоятельно отписать.....)
Что-то рабочий день к обеду клонится, а я никак проснуться не могу....)
И, кстати, Дмитрий...) То, что я протрезвела, совершенно не говорит о том, что я передумала выходить за тебя замуж...) Куда это ты к двери на такой скорости..?)
Мы живем... Живем по своим путаным правилам жизни, которые не всегда понятны окружающим. Мы живем - внешне благополучные, шатаемся по клубам и вечеринкам… Но однажды вечером глухая тоска наваливается на нас… Мы прижимаемся горячим лбом к холодному и бесстрастному стеклу окна... И черный город в гирляндах огней плывет под нашими ногами… И пустота селится в нашей душе, и ветер одиночества сквозит по уголкам нашей судьбы…
И тогда нам кажется, что никто не может нам помочь… Ни лучшие друзья… Ни шум вечеринок… Ни искристое вино… И кажется, что вон там, за той горой, все лучше… Воздух чище… Люди добрее...И там ты сумеешь быть счастливым… И непреодолимое желание гонит тебя туда от привычного дома… От света в окне… И ты уходишь туда, за ту гору...
Но оказывается, что люди там такие же… И что у них те же заботы, и что дома, казавшиеся красивыми замками издали,- просто обычные дома… И ты вспоминаешь то, что ты оставил... Воспоминания приходят ночами… В снах… И по утрам тебе кажется очень важным, чтобы тебя там, откуда ты так поспешно ушел, ждали, чтобы там горело окно для тебя… И никто не знает, что сложнее: ждать человека, пока он вернется из своих странствий в погоне за самим собой, или сделать шаг назад, к окну, которое горит для тебя…
Мы возвращаемся… Мы продолжаем жить, и наши друзья снова собираются по вечерам у нас в доме… И снова звучит рояль, и плавно течет беседа в сумерках… И розы роняют свои лепестки на белую скатерть… И только иногда в зеркалах мы видим, что вроде немного изменились… Не замечая, какие усталые у нас глаза… У нас, еще совсем юных…
Очень немного людей в мире не умеют ездить на велосипеде. Я одна из них. Еще мои троюродные сестры не умеют. Когда мы были маленькими, какая-то газета напечатала статью: профессор медицины утверждал, что велосипед вреден для девочек. Что-то там неправильно у них формирует – страшно даже представить, что. У профессора было, судя по всему, довольно извращенное воображение. А может, и не извращенное, а просто – сильно развитое. Так или иначе, всем детям покупали трехколесные велосипеды, а нам нет. У нас в семье, к сожалению, была очень развита вера в печатное слово.
Если с детства не катаешься на трехколесном велосипеде, то поехать сразу на нормальном двухколесном очень трудно. Мне, например, так и не удалось научиться, хотя несколько раз пыталась. Очень страшно. Конструкция с двумя опорными точками – это же ненадежно. И я же не ребенок, чтобы все время падать.
Я практически уверена, что на двухколесном велосипеде с дополнительными страховочными колесиками сзади, как делают для детей лет пяти-шести, я смогла бы научиться. Но где такой взять?
Плавать я тоже практически не умею. Нет, плавать меня как раз учили, против плаванья никакой профессор в печати не выступал. Знаете, как учат тренеры в бассейне: «На счет «Раз!» вдохнули, задержали дыхание и легли на воду. Ладони сложили лодочкой, вытянули стопы, локти туда-то…» Проделать все это правильно казалось так сложно – ну, нереально. Вдруг собьюсь и сначала сложу руки лодочкой, а глубокий вдох уж потом. А главное, все знают – в воде можно утонуть. Как, на фиг, Муму.
Я один раз тонула, лет в четырнадцать, – это очень страшно. Упала с лодки (выпасть откуда-нибудь – это по моей части). Быстро так – ууууппс! – и ушла под воду. Волосы так сразу плавно – ууууууупа! – наверх. И сразу надо, конечно, чтобы перед глазами пронеслась вся дурацкая жизнь. Ну, она и пронеслась. И так мне стало обидно, и так жалко маму, что я взяла и забарахталась как-то, и всплыла, и как-то даже добарахталась до берега. И решила даже, что наконец научилась плавать. Но назавтра же выяснилось, что опять разучилась.
Потом уже, совсем недавно, меня одна маленькая девочка в самом деле научила. Она сказала: «Ну смотри, просто берешь, ложишься вот так… Ну, и плывешь». С ума сойти. Она сама плавала, как какая-то рыбка, и вообще не задумывалась, когда там вдох, когда чего.
А другая девочка научила меня ездить на роликах. «Ну, вот так отталкиваешься и едешь». Но я умею только почему-то по кругу и только в одну сторону – против часовой стрелки. А на зимних коньках с полозьями не умею совсем, хотя мечтаю.
Учитель физкультуры меня ненавидел. Я не могла ничего: ни перепрыгнуть козла (когда я к нему подбегала, почему-то казалось, что козел сам хочет на меня накинуться), ни исполнить кувырок вперед (казалось, что от этого может переломиться шея), ни бросить условную гранату на подобающее расстояние (не знаю даже, почему) и никогда не могла поймать брошенный в меня мяч (страшно).
Еще я не умею играть ни на каком музыкальном инструменте, хотя, мне кажется, при желании смогла бы на барабанах.
Петь я тоже не умею, потому что у меня нет слуха. А петь, не имея слуха, – стыдно, так поют только пьяные, шатаясь по улицам. Я могу, конечно, исполнить «Крылатые качели» и еще одну песню на английском языке про старушку, которая проглотила муху. И еще: «Я Земля, я своих провожаю питомцев – сыновей, дочерей. Долетайте до самого Солнца…» Очень хорошая песня, изумительная. Но что-то никто меня на бис особенно не вызывает, я заметила. «Я буду, мам, спать, буду. Только ты не пой, не надо». В моей семье все считают, что это хороший признак: ребенка не устраивает мое пение, значит, у него у самого, возможно, есть слух.
Я думаю, не надо даже уточнять: прав у меня нет и машину водить я не умею. Однажды муж попытался меня учить. Начал с ручного переключения скоростей. Первая скорость и задний ход – выяснилось, что перепутать эти два положения ничего не стоит. Кроме того, это была не очень хорошая идея – учиться рулить на дачном участке, где через каждые пять метров какая-нибудь сосна. Я до сих пор считаю, что мы не врезались просто чудом. Машина скакала, как какой-то заяц, отвратительно. К тому же прищемили дверцей мне руку.
Еще я никогда не умела: печь настоящие пироги, делать «мостик», сидеть в позе лотоса, завязывать мужские галстуки, фехтовать, стрелять по цели, приготовить плов, собирать автомат Калашникова, управлять самолетом и так далее. Мой добрый муж считает, что я, пожалуй, могла бы научиться водить трамвай. «А потом, когда натренируешься, – глядишь, и троллейбус». Мне отвратительно это слышать, и каждую весну я собираюсь учиться водить – «Знаешь, есть такой инструктор Виктор, у него все девчонки научились, правда, он немножко хватает за коленки и называет дорогулей, но зато нестрашный, комплексов не внушает, ты к нему обязательно пойди», – но пока так и не выбралась. Этой весной – обязательно. Или научусь водить машину, или просто пойду и прыгну с парашютом. Мне кажется, чтобы прыгнуть с парашютом, никаких особых умений не нужно; нужно только отчаяние.
Когда-то, в пору моей студенческо-курсантской юности, я исписал общую тетрадь... эротическими новеллами. Писалось на не очень интересных лекциях, иногда в перерывах между парами. Как-то легко и быстро закончилась тетрадка. И также легко и быстро тетрадка пошла по рукам. Сначала друг взял, потом друг друга, потом... Вряд ли я смогу ее восстановить. "Ушли" ее, в конце концов. Пару раз видел ее. Один раз безжалостно затертую и почти разобранную по листам. Второй раз уже сброшюрованную, склеенную. Хотел забрать - какое там! Только на ночь и только в одни руки, - ни-ко-му! Не восстановлю, точно. Так к чему это я? Обувь же... Обувь. Помню только один текст, который пользовался особым успехом у ребят. Была у меня задумка максимально затянуть приближение героев друг к другу, сделать постепенное сближение изматывающим для читающего. Наверно, тогда мне это удалось. Слышал несколько возмущений потом...
- Слушай, ты читал "Невинность"? - Читал. Дня три назад. - Что учудил этот, пишущий! Три листа... а в конце. А? - Точно. Я ждал, ждал, что он ее там порвет! - А он... - А он... туфельки снял! Белые! С застежкой кремовой! Ну, бл...! - Да. Положил ее на расправленную кровать... - Не! Расправил сначала. Как-то он там чудно кровать расправлял. - Да ну его. Снял туфельки, укрыл, и вышел и комнаты. И конец! Все! - Если бы не отдавать тетрадку старшине, порвал бы и выкинул с пятого этажа на плац.
Помолчали они, покурили.
- Интересно, кто написал ее. - Да... Да какая разница. Еще бы почитать. А продолжение есть, не знаешь?
Я стоял у курилки, но с обратной стороны. Тогда впервые подумалось, что не так однозначно мое отношение к тому, что я писал ради собственного развлечения и, так сказать, для себя. А туфельки... так и засели в памяти. Стоящие в спальне оставшейся нетронутой спящей девушки. Темно. Лунный свет падает на них. Отсвечивается металлической пряжкой. Бежевый цвет превращается в молочно-белый. Чистый. В цвет будущей нежности и тонкости отношений внимательного парня и доверяющей себя девушки.
И да будет горизонт! А надо только приподняться на цыпочки и.... заглянуть улыбаясь. Ожидая первый луч встречного движения солнца к тебе. Только подождать. Чуть-чуть. Вытянувшись и напрягшись. До хруста натянувшихся сухожилий! До вдоха на пределе ощущения свежести! Свежесть за... минутой впереди.
И вот СВЕТ!
И только зажмуриться! Сначала улыбаясь, а потом смеясь! Вместе с небом! Вместе с лесом! Вместе с птицами и кошкой у тебя в руках...
Как она здесь появилась? Киска, я тебя люблю! И это... ЖИЗНЬ!
Болотисто роятся мысли о солнце... Спокойно хочется прикосновения. Прикосновения к протекающему рядом с тобой... со мной?... потоку времени. Злит время. И меня и тебя. Сейчас злит. А через пять минут будет радовать. Радовать, что быстро бежит. Потому что мы прикоснулись. Остановившись, забыв... шись. Забыв себя. Берег такой высокий. Под ним красиво выгибаясь гонит время... река!... свои воды. Сверху светлые. Ниже потемнее и попрохладнее. А в глубине - жутко темные и страшные отчего-то водовороты. Стоящие. Гибельные. Переросшие из себя в дно. Смотрящие только снизу вверх гигантскими куполообразными глазами-приманками.
Вынырнул? Солнце схватило за шкирку, приподняло, просветило, стало жарить... сушить? Или высушивать? Это уже другое время. Светлое для всех, кроме высушенного. Жажда. Воды! Хоть брызги пусть достигнут губ! Хоть росы в ладошке... Прошу. А вокруг смех. И визуализация жизненного тонуса в данном случае одной единственной особи. На сколько его хватит?
1030
1029
1013
1012