Как не бежишь и как не прячешься Все это так и продолжает жить в тебе Обида детская и детское ребячество Больным нарывом отражаются в судьбе.
Неумолимо время тянет жизни лямку И не заметен миг прошедших лет. Вчера ты был "указкой моим рамкам", Ну а сегодня я хочу забыть тот бред.
Пытаюсь свет найти в воспоминанье Хоть маленький, ведь не могло же быть, Что поселилась ночь у нас в сознанье, И что глаза нам пеленою обволакивала нить.
Ты говоришь: "Кому теперь я нужен..." Мне горько сознавать. О Боже, как ты прав. Седой, уставший, покорившийся снаружи, Ну а внутри, все тот же злобный нрав.
Прости меня. Я чувствую лишь жалость, К твоей судьбе, к тому что есть в тебе. А мне всего-то было нужно малость, Что б ты любил меня в своей судьбе.
ИстерикА --> (5006) Веревок много, в магазине, на столе, Вязать себя, и грани обозначить Словами, если кто-то рядом плачет, Не зря мне было плохо в январе.
Твоя фигура в темном распугала Собак и кошек, бабушек и мам. Я мог спуститься, но теперь я сам. Сижу-смотрю, и разве это мало?
А стуки в жизнь, звонки в судьбу - нельзя, Табу от прошлых драм, трагедий, даже фарсов, И шпильки пряча, выпиваю залпом, За перевернутый листок календаря.
Веревок много, я один, и мне Давно уже не хочется сомнений, Выслушивать десятки пошлых мнений, Вязать узлы и вешать на стене.
Запомни мое имя. Его когда-то создал ты в своих мечтах. Меня им наделил, прекрасным, словно птица Феникс. И ты его боготворил, на большее и не надеясь. Но сон прошел, остался только прах. И дом мой пуст отныне.
И лишь периферия Каких-то странных, словно мертвых чувств. И мы, опять вдвоем, как будто бы любуемся простором, Который стал для нас двоих немым укором И воплощеньем наших призрачных искусств. Проходит эйфория.
Запомни мое имя. И где-то далеко останется наш парк, В котором мы встречались в воскресенье на закате, Когда костер любви горел и развевалось платье. Цыганка, достающая колоду карт Нас видела другими.
Запомни мое имя. Оно разлито сладким эхом в тишине. Моя судьбы недолго, но была твоей судьбою. Какая-то частица от меня теперь всегда с тобою. Ты будешь жить воспоминаньем обо мне И ностальгией.
Однажды, Алексей Михайлович бросил курить. Это было первым шагом к тому, чтобы стать поэтом. Тогда он этого не знал. Время было непростое, окружающая действительность не радовала своей скудной конечной постоянностью.
Друзья иногда приходили на час, но потом всегда уходили надолго. В один прекрасный день они ушли навсегда. Женщины приходили и оставались, пока Алексей Михайлович не уходил сам. Воздух был сырым и обладал неприятным послевкусием.
Устав от томительной ежедневности, Алексей Михайлович начал пить. Сначала понемногу, как того требуют общественные моральные каноны, но потом всё больше и больше. Кончилось тем, что пить он стал прилично. Больше среднего. И еще больше.
Серый континуум окружающего мира растворялся в розовом облаке грёз. Состояние опьянения обладало целой гаммой чудесных свойств, но главным из них было то, что оно было проводником рифм и конденсатором роматического настроения. Алексей Михайлович пил. Пил и творил. И так продолжалось каждый день. И каждую ночь.
Его хвалили. Некоторые хвалили и восторгались искренне, некоторые нет, но ощущение того, что он причастен к чему-то великому не покидало его. Время текло, менялись времена года за окнами, и в один прекрасный день жизнь Алексейя Михайловича повернулась так, что он был вынужден был научиться писать стихи трезвым.
5024