Вновь себя ненавижу за то, что сказать не смогла Те слова, что наружу рвались, словно птица из клетки. Только сердце болит и натянуты, как тетива, Струны нервов - как будто качаясь на тоненькой ветке,
Ни за что не держась, я готова уж вниз головой Камнем рухнуть туда, где не будет просвета мне видно. В мою книгу лишь мрак первозданного мира главой Эпилога вольётся, концом ей послужит обида.
Как-то слегка выгнута Ручка и глаза навыкате… Да и время бежит – вот ждёшь, пьяный сок идёт И пишешь стихи под одуревший блюз Для мальчиков, муз… Знакомых котов… Да, их можно ещё удивить – Свет на веснушки и винные губы пролить, Но ты – мечты струятся меж пальцев, По коленям, меж кружев… и ниже… Когда пламя свечи становится ближе, А буквы в тетради плывут – так устала, Ей мало поклонников, мало. Она ведёт счёт – когда незнакомый кто-то сбросит в прихожей пальто, Падёт на колени прожжённых брюк… Возьмёт её за руку. Милый друг… Как вода за стеной – как окно в её лучах… Страдал, писал… И вот предстал – поклонник пишет сам роман, Он спрятан за спиной. Она обнажена, она обижена – хватает руки, оставляет грусти капли на обоях. Она расстроена до боли – Он тоже ищет и того же. Но вот она: «Не удовлетворена. И не обязана. Читать, стонать с строками в такт. Мои дыханья лишены. И ваши я не стану насыщать». Она останется стоять. Она останется стареть, молить и пить… Писать и руки греть… Заполнит слёз ручей сто рек…
Нити жемчужных событий – вроде нет любимого моря, Только холмы и дороги песчаные в бесконечность уводят По водам к раздолью внутри… Только шишки гниют на дне родника Стихи отоспавшегося золотого жука, Вылезшего погреться из полой травинки на солнце… И раздавленного – так печально – совершенно случайно Палочкой златокудрого мальчика, что хотел из травинки дудочку… Или – может, мрачнее – я бреду среди недозрелой черники, Средь подснежников. Удивительно так. Эту палочку – после любви, когда можно почувствовать себя героиней Романа, что стонут на лоне природы, растоплены лаской – Эту палочку подбираю, чтоб сделать орудьем убийства. Никаких златокудрых здесь больше нет. Необычное лето – ординарна весна. Расцветает белый цветок На руке. И спокойны глаза. Так хотелось вылезти в полночь из дома И, обставившись свечками, искры метать из глаз. Говорят, полнолуние было. Я не делаю в палочке дырок Для звуков. Не пою с другими песни – Они едут их петь под гитару к стеченью ста рек. Отчего-то выходит совсем иное – Шишкам тоже даётся возможность Быть подхваченными теченьем И уплыть восвояси, очистив так странно прозрачность воды.
Остались обиды, которые в сумме рождают прилив, телефонный зуммер, попытки деленья на ноль, сюжеты без смысла и цели, но с поиском жертвы.
Игра в благородные речи, слова в них пытаются снова представить как равных двух разных людей, подменяя суммой сомнительных встреч бесконечный сумрак.
В попытках смириться, что смерти подобны, рождается боль и негласные догмы. А в окна нам смотрит с виной очевидца рассвет. Под ногами скрипит половица.
По утрам, как всегда, восстающий из грязи Помнит день, остающийся в прошлом, все меньше. Перемены эмоций и призраки женщин Чередуются в калейдоскопе. Но разве
Помню я губ твоих вожделенных касанье И намеки на близость минутного счастья? Не уверен, поскольку уже лишь отчасти Ощущения эти живут. Но часами
Я согласен глаза закрывать, чтобы видеть, Как скрываешь ты мысли, но чувства не в силах От меня уберечь. Память - это могила Из которой ползут мертвецы, чтобы, выйдя,
День текущий пугать обнищавшим обличьем. Но люблю я и это, поскольку иначе Для чего ощущать? Коли ты уже начал, То умей и кончать. Ах как хочется в птичьем
Мне полете взглянуть и увидеть картину Поля боя минувшего, жертвы, трафеи, Оценить и баланс подвести. Но лишь феи Вижу я исчезающий образ. Мартини
Вкус забыт уже прочно. Я даже не помню Место, время и имя. Осколки событий Остаются, чтоб клеить грядущее. Быть я Смогу ли беспамятным? Каменоломни
В голове моей. Снова срывается камень И уносит в безмолвие трех альпинистов: Это ты, это ты, снова ты. Как же чисто Было жить без тебя! Но ищу я руками,
Как слепой ищет трость, твое тело в кровати. И хотя я, как водится, снова забуду Место, время и имя, я требую ссуду Ощущения счастья, чтоб тратить, чтоб тратить...
5399