называй меня angel --> (7508) Следуя логике, если есть объективная реальность (надеюсь, что этого отрицать ни кто не станет), то есть и абсолютная, т.е. объективная правота (соответствующая объективной реальности). :)Продолжать цепочку до счастья и любви?
jazzer --> (7496) А что они могут сделать? Мы сейчас можем в натуре пронаблюдать то, как промывались мозги населению перед и во время начала мировых войн. 3-я мировая война началась не вчера, а несколько лет назад, на балканах. Просто носит она "эписзодический" характер - цепочка локальных войн. Так, она как бы не называется мировой войной, но тенденция прослеживается...
P.S. Оставим эту тему, не будем затрагивать ее здесь.... если только в отдельной диске можно поговорить...
Шарон --> (7494) А что Вы понимаете под словами "спуститься с облаков на землю"? :)
Вы под облакими и землей понимаете то, чем живете сами. Другой человек понимает тоже самое, только со своей точки зрения. О подобном я уже упоминал.... И Вы предлагаете мне уподобиться Вам - жить страстями, совершать ошибки и т.д и т.п., о чем я говорил ранее. Зачем Вы предлагаете мне это? По идее, Вы бы должны били порадоваться устремлению человека не совершать больше ошибок, а не говорить ему, что бы он "вернулся обратно"... :)
Представьте себе, что вы ничего не понимаете в ядерной физике. И вот, в разговоре с физиком ядерщиком, который рассказывает Вам что-то по своей теме, Вы говорите ему, что он ерунду какую-то говорит, что лично Вы этого не видели и потому этого нет. Что ему надо спуститься с облаков на землю... :) Что бы жить нормальной жизнью, а не бредить каким-то там непонятным ядерным синтезом. ТОчно такой же пример можно привести с любым специалистом в какой либо области. Представьте себе, что Вы разговариваете с Кантом или Юнгом и не знаете, кто он на самом деле - как Вы будете воспринимать его мнение? :))
Все же, Немочка задала очень правильный вопрос! :) Очень!...
Dog Pawlowa --> (7497) vi znaete, Dog, ya dazhe sredi takih lyudey rabotayu i znayu ob etom ne po naslishke...i ne usmotrela v etoy teme nichego zazornogo, izvinite...
borbor --> (7490) называй меня angel --> (7472) называй меня angel --> (7485) Есть люди, для которых то, что Вы сказали, имеет буквальное значение. Оставьте эту тему.
"Тропинка теперь поднималась в гору. Когда он оказался на вершине холма, увидел сверху неширокую петлистую речку. В песчаной бухточке на берегу реки горел почти невидимый в солнечных лучах костер, над которым висел закопченный котелок. Возле костра, спиной к Бритоголовому, сидел сутулый старик с остатками седых волос под блестящей лысиной. Бритоголовый подошел, поздоровался. — Чай готов. Рыба испеклась, — улыбнулся старик и ковырнул палочкой лежавшую на плоском камне в тлеющих углях рыбу. — Готова. — В здешней речушке выловили? — спросил Бритоголовый, усаживаясь и принимая в руки уложенную на листья горячую рыбу. — Рыбаки принесли. Я с молодости это занятие оставил — охоту, ужение рыбы. Я, признаться, и от употребления животной пищи отказался. Из нравственных побуждений. Печеная рыба была вкусной, хотя и костистой. Видом напоминала не то крупного ерша, не то морского бычка с шипами вдоль спинного плавника… Потом старик разлил чай из котелка в две алюминиевые кружки, достал из холщовой сумки маленький сверток, развернул. В нем был кусок сотового меда… Лицо старика было знакомым, но ни с каким именем не вязалось. Он оказался довольно болтливым — рассказывал о детях, внуках, поминал маленького Ванечку, о котором так убивался, и совершенно напрасно… Ругал какого-то Николая Михайловича, сокрушался о его глупости: — Я прежде думал, глупость не грех, а несчастье. Теперь переменил мысли. Глупость — большой грех, потому что содержит в себе самоуверенность, то есть гордыню. Старик вытянутыми губами отхлебнул мутного, но очень вкусного чаю, потом поставил кружку на плоский камешек и вздохнул: — Конечно, меня никак не оправдывает эта похабная людская молва, и хвалебная даже любовь человеков, которой мы в молодости так ждем. Она настигла меня уже после «Севастопольских рассказов», голову мне вскружила, дала пищу для самоуверенности. Она-то и была основанием моей глупости, превышающей все прочие дарования, доставшиеся мне от Творца задаром… Но глупость-то, глупость была моя собственная… «Ну конечно, как я сразу не догадался? Вот оно, знакомое-то лицо… Лоб в сократовских морщинах, маленькие глазки под лохматыми бровями, широкий русский нос уточкой, всемирно известная борода…» Бритоголовый не без некоторого лукавства поддакнул старцу: — Вы правы, правы. Жена моя была из толстовцев, всю жизнь вас цитировала, а я все над ней посмеивался, под дразнивал: Леночка, говорил, а гений-то твой глуповат был… Она обижалась. Старик насупил брови, потер бороду большими, плоскими пальцами: — Так и говорили? А ведь это мало кто понимал… — Это в ваше время… Теперь многие додумались… Старик кашлянул, взялся за сумочку: — Пройдемтесь недалеко, я вам кабинет свой покажу… Я, знаете, теперь естествознанием увлекся… Теоретизирую… Бритоголовый с сожалением встал. Его уже тянул на берег тот голос, с которым он привык считаться, но Бритоголовый понял, что обидел старика и отказываться было бы уж совсем невежливо… Домик упрятан был в старой дубраве. Небольшой, в три окна, почти совсем закрытый сиреневыми кустами. «Соцветия уже выкинулись, расцветут дней через пять», — обратил внимание Бритоголовый. Крыльцо в три ступени. В сенях ведро. Старик открыл дверь — довольно большая комната, по стенам книжные шкафы. На столе микроскоп. Второй стол, у стены, вроде лабораторного, там посуда химическая, какие-то реактивы… Чудеса… — Вот здесь, в креслах, вам будет покойнее, пожалуйста… Мне давно уже хотелось поговорить с ученым человеком, с современным ученым. Дворянское образование, сами знаете… Естественные науки не изучал в молодости. Гёте, обращаю ваше внимание, блестящее образование получил. Минералогию знал, теорию цвета изобрел, очень глубоко в естествознание вник… Мы же в основном домашнее образование получали… Недоросли, в некотором роде… * * * То ли старик юродствовал, то ли над ним, Бритоголовым, издевался… Непонятно… Потом достал очешник, вынул их него пенсне на черной ленточке, нацепил на переносье и сказал строго, даже с мученьем в голосе: — Пятьдесят лет я размышляю над этими вопросами. Здешние обитатели существа высшие, простодушия очень большого, и я не все могу с ними обсуждать. К тому же в земных наших трагедиях разобраться им трудно, невозможно даже, поскольку они хоть и не вполне бесплотны, но плоть их отличается от нашей земной и по организации структуры, и по самому химическому составу. Слишком тонкая плоть… Вы для меня долгожданный собеседник, какого я не имею многие уже годы… Старец говорил, а тем временем раскатывал в трубку закрученные листы и разглаживал рукой их задирающиеся вверх стороны, прижал одну сторону стопки двумя толстыми томами, на другую поставил мраморное пресс-папье: — Открытие мое касается любви. На её клеточном, так сказать, химическом, уровне. Кое-какие соображения я и хотел вам, Павел Алексеевич, изложить. Этого земного имени Бритоголовый давно уже не слышал и поразился гораздо более не содержанию торжественной речи величественного, но с несколько суетливыми глазками старца, а самому звуку возвращенного ему имени… Восстановилась нарушенная связь… — Любовь, как я теперь понимаю, следует рассматривать в ряду других природных явлений, как силу тяжести или как закон химических пристрастий, открытый Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Или закон… забыл, как этого итальянца фамилия… по которому жидкость в разных трубочках на одном уровне устанавливается… «В гимназии не учился… Яснополянское образование, вот оно что… — развеселился в душе Павел Алексеевич. — Похоже, на него произвели большое впечатление учебники шестого класса средней школы…» — Наес ego fingebam, — возгласил Лев Николаевич, — плотская любовь разрешена человекам! Я заблуждался вместе со всем нашим так называемым христианством. Все страдали, огнем горели от ложного понимания любви, от разделения её на плотскую, низкую, и умозрительную какую-то, философскую, возвышенную, от стыда за родное, невинное, богом данное тело, которому соединяться с другим безвинно, и блаженно, и благостно! — Так и сомнения в этом нет никакого, Лев Николаевич, — тихо вставил Павел Алексеевич, заглядывая через плечо в схему, нарисованную красным и синим карандашом. Там была грубо изображена яйцеклетка и сперматозоид. — Влечение это лежит в основе мироздания, и греки, и индусы, и китайцы это постигли. Мы же, русские, ничего не поняли. Один только Василий Васильевич, несимпатичный, в сущности, господин, что-то прозрел. Воспитание наше, болезни времени, большая ложь, идущая от древних ещё монахов-жизнененавистников привели к тому, что мы не постигли любви. А кто не постиг любви к жизни, не может постигнуть и любви к богу, — он замолчал, понурился. — Любовь осуществляется на клеточном уровне — вот суть моего открытия. В ней все законы сосредоточены — и закон сохранения энергии, и закон сохранения материи. И химия, и физика, и математика. Молекулы тяготеют друг друга в силу химического сродства, которое определяется любовью. Даже страстью, если хотите. Металл в присутствии кислорода страстно желает быть окисленным. И заметьте главное, эта химическая любовь доходит до самоотречения! Отдаваясь друг другу, каждый перестает быть самим собой, металл делается окислом, а кислород и вовсе перестает быть газом. То есть самую свою природную сущность отдает из любви… А стихии? Как стремится вода к земле, заполняя каждую луночку, растворяясь в каждой земной трещинке, как облизывает берег морской волна! Любовь, в своем совершенном действии, и обозначает отказ от себя самого, от своей самости, во имя того, что есть предмет любви… — Старик сморщил сухие губы. — Я, Павел Алексеевич, ото всего отказался, что написал. Заблуждение. Одно заблуждение… Вот, сижу здесь, читаю, размышляю. И плачу, знаете… Сколько глупостей наговорил, скольким людям жизнь замутил, а истинных слов — нет, не нашел… Главного о главном не написал. В любви ничего не понял… — Помилуйте, Лев Николаевич! А рассказ про того молодого крестьянина, что с крыши упал и убился, разве же не про любовь? Да это лучшее, что я про любовь читал во всей моей жизни, — возразил Павел Алексеевич. Лев Николаевич встрепенулся: — Погодите, какой рассказ? Не помню. — «Алеша Горшок» называется. — Да, да… Был такой, — Лев Николаевич задумался. — А может, вы и правы. Один рассказ я, может, и написал. — А «Казаки»? А «Хаджи-Мурат»? Нет, нет, никак не могу с вами согласиться, Лев Николаевич. Разве само слово не есть стихия и в ней не происходит тот самый процесс, о котором вы упоминали? А если речь наша есть стихия, пусть не высшая, то, согласитесь, довольно высокоорганизованная, то тогда получится, что вы, Лев Николаевич, магистр любви, не меньше…
Старик встал — он был роста небольшого, кривоног, но широкоплеч и осанист. Подошел к книжному шкафу — там стояло его первое посмертное собрание сочинений, в потрепанных бумажных переплетах. Лев Николаевич искал рассказ, вынимал том за томом. Потом раскрыл на нужной странице. Павел Алексеевич с нежностью смотрел через плечо старика на пожелтевшие страницы — точно такое издание сохранилось у Леночки ещё с Трехпрудного. — Значит, вы полагаете, этот рассказ хорош? — Шедевр, — коротко отозвался Павел Алексеевич. — Я перечту его непременно. Совсем про него забыл. Может, действительно, я что-то толковое и написал… — бормотал он, заглядывая через пенсне в пожелтевшие страницы. Солнце уже шло на закат. Павел Алексеевич встал, попрощался, обещал прийти ещё раз, если получится. Лев Николаевич, пригласивший его для беседы о естествознании, похоже, мало интересовался теперь его мнением. Ему хотелось скорее перечитать свой старый рассказ. Как и всем старикам, собственное мнение ему было важнее чьего бы то ни было… "
Позавчера вечером,в свой любимый "читальный " час прочла отрывок ...и подумала о Вас.Обязательно приведу его Вам,если найду в инете,перепечатывать лень))Думаю Немочка не сотрет.
Шарон --> (7488) Ладно, сразу поясню... :) Философия - это не теория. Если философия не подтверждается жизнью - она пуста. По сути, вы мне предлагаете вернуться из жизни в жизнь... :) Разве это не абсурдно? :))
Шарон --> (7488) Хех... чувство юмора... как это по женски... ;)) Но вот какой вопрос меня заинтересовал и заинтриговал... :) Вы предлагаете мне вернуться в жизнь. Вопрос заключается в том, откуда мне надо бы в жизнь вернуться? :)
не такой это простой вопрос, чем мы определяем правоту, своим отношением к происходящему, которое подчас не всегда бывает объективна, и она зависит от наших принципов и подхов к жизни, нашего понимания праильности и по большей части бывает субъективной оценкой, чаще всего мы руководствуемся те принципами морали которые в нас вложили при воспитании, ими мы определяем правоту, хотя иногда мы бываем несогласны с теми принципами, что в нас вложили, и выводим свои субъективные.
7510
7506
7503
7501
7496