- Нормально. - Обязательно нужно было пить? Залил боль? - Громко сказано… Морщась, словно от зубной боли, я отвернулся. - Нет, не громко. И это никогда не помогало… Я закрыл глаза, а Люда продолжила: - Тебе не интересно… что-то я не понимаю тебя. Не понимаю твоих мыслей, поступков. Я не знаю, тебя, Виталий. Не знаю, а люблю… Я резко повернулся к ней. Долго смотрел на нее. «Вот и сказала, что любит… хотя слова далеко не всегда отражают внутренние состояние… И называют это в классической литературе курортным романом… так? Так… почти так… или не так… или совсем не так…» Потом я уснул. Мне опять снилось, но снилось простое: я еду в поезде и сплю. Мне снилось, что я сплю и вижу сон… о том, что я еду в поезде… Смешно! Спал я, наверное, долго, потому что, когда проснулся, солнце уже было не со стороны моря, а со стороны города. Значит, уже вечер. Я был заботливо укрыт полотенцем. Ребята играли в карты. Среди них не было ни Люды, ни Аллы. - Выспался? – спросил Роман. - Да, вроде бы… - сказал я, и добавил, - на двое суток вперед. - Так можно все проспать… и смерть, и счастье, и любовь, - произнес Серый, бросая карту наземь. Я пошел купаться. Думал, что Люда в море. Проплыл до буйка и обратно. Вытераясь, как бы невзначай бросил: - А Люда с Аллой где? - Собираются… - сказал Серый. – Валет пиковый. - Куда? – я замер в предчувствии… - В дорогу… - добавил Вова. – У меня нет. Бери. - В какую? – спросил я, опускаясь на песок. - В дальнюю… - произнес Серый. – И в длинную… что ночкой лунною… отбой… Бери карту. - Да ты можешь толком объяснить? – подскочил я к нему. – Где Люда? Игра прервалась, все смотрели на мои широко открытые глаза: - Какая дорога? Куда? - Слезь с карт, Вит! И убери ноги… - тихо сказал Серый. – И не мешай играть. Поздно спохватился, Люда уехала… - Куда? - Домой, конечно, куда же еще, домой. Ходи, Ромка. Под меня. – Чувствовалось, что Серый издеваясь, наказывал меня сложившейся ситуацией сполна. Я схватил сидящего Серого за руки, поднял и толкнул. Он упал на песок и быстро поднялся, ринулся было на меня, но его уже держали. - Ты чего хочешь? В чем дело? – Серый готов был бить меня и руками и словами. Но его все держали, а слов не хватало. Я взял вещи, покидал их в сумку и пошел. Вслед мне неслось: - Козел несчастный… Юродивый… Придурок… Пес на сене. Она ведь прекрасная девушка… Я ее… А ты… Козел. Да будь я на твоем месте, я бы от счастья в море утопился… Козел бестолковый… - в голосе Серого стояли слезы. - Да брось ты его, успокойся, – говорил Роман Серому. – Лучше играй… - Виталий, не дури… иди сюда… я тебе все объясню…- кричал мне Вова. – Еще не все потеряно. «Она уехала… - какие-то путанные мысли крутились хороводом в голове. - Пес на сене… Это же надо придумать? Кто тебе запрещал? Но… по сути правильно все… Когда что-то
рядом, кажется что так будет всегда… И не заметно, что лучше этого нет. Кажется, что все это тебе дается даром, только ради того, что ты есть. И когда его вдруг не становится… Полное впечатление, что мир рушится… падает….» Тут меня как машиной шарахнуло: «Она же только что сказала мне, что любит! А я… А я уснул?». От осознания такой нелепицы я даже остановился. Потом снова пошел. Меня догнала Наташка: - Вит, подожди… Мы пошли рядом. Шли некоторое время молча. Потом встала передо мной, загородила дорогу. Посмотрела пристально, как-то жестко: - Ты ее любишь? - Уже спрашивала… - Ты не ответил. - Да, люблю… Резонансное усиление последних слов превратилось в набат и я приложил руку к виску. Наташка продолжала смотреть внутрь… - Она еще не уехала… ты успеешь… поезд только ночью… в час ноль шесть. «Поезд… все-таки поезд… в час ноль шесть… в час ноль шесть… в час ноль шесть». И я побежал, и бежал до самого пансионата. Опомнился я лишь тогда, когда при входе в пансионат налетел на какие-то чемоданы. - Молодой человек! Осторожнее! И тише… люди отдыхают! Тише! Я вбежал на шестой этаж секунд за тридцать. Рванул дверь. - Люда! Она стояла у чемодана, лежащего на кровати, и теребила что-то белое в руках. - Люда… Люда… Наше движение друг к другу было взаимным и порывистым. Обнявшись, мы стояли, а все вокруг опять крутилось. «Она моя… только она…» Я чувствовал, что что-то очнулось во мне, такое затаенное и далекое… прозрело, и зрело все быстрее и быстрее, копилось сразу и вокруг меня, и внутри. Голова кружилась. «Я люблю! Только сейчас я почувствовал всю силу этого слова, всю нежность, искренность, все сумасшествие и наслаждение, всю глубину и наполненность. Я люблю!»
23 августа
Алла уехала одна. Провожали ее все вместе. Первая уезжающая из нашей компании. - Что передать маме? – спросила она Люду. Мы стояли, обнявшись, я и Люда, у открытого окна вагона. Чуть дальше стояли ребята. - Скажи, приеду двадцать пятого. И скажи… Она посмотрела на меня. - Нет, ничего не говори. Приеду, потом сама скажу. - Что скажешь? – спросила Алла и заулыбалась. - Что-то скажу… Поезд тронулся. - Ну, пока… - До свидания… - ребята успевали на ходу каждый поцеловать Аллочку в губки. - Спасибо за компанию…
Уснули мы в номере Люды.
Здесь записи отдыхающего Вихрова Виталия Андреевича обрываются.
На следующее утро они все пришли на море, купались, загорали. Как обычно играли в волейбол, в карты, слушали музыку, ели мороженное, пили пиво. Около одиннадцати над пляжем разнеслись крики: - Пожар! - Пристройка горит! - Причал горит! Ребята вскочили. - Горит что-то… - сказал Серый. - Побежали? – предложил Костя. Горела деревянная надстройка на причале. Это было что-то вроде спасательной станции когда-то, но теперь ее переоборудовали в хранилище топчанов, спортивного инвентаря и других приспособлений. Надстройка вспыхнула, как бумага, и в считанные минуты (Как потом выяснилось, служащий пляжа паяльной лампой убирал краску с какого-то щита). Ребята подбежали, когда «костер» набирал силу. - Хорошо горит, - сказал Серый. Но тут они заметили женщину, бегающую перед входом на причал. - Танечка! Таня-а-а! Доченька моя, милая… - падала она и снова поднималась, потрясая руками над головой. – Доченька! – рыдала она. Какой-то человек кричал: - Люди все вышли? Все? Женщина упала, протянула руки к мужчине, но ничего не могла сказать. Забегали с ведрами. Началась суматоха. - Девочка горит в сарае… Мужчина попробовал пробиться через вход. Ему этого не удалось. Тут все увидели бросившегося в воду парня, за ним еще троих. Первым был Вит, остальные – Серый, Вова и Костя. Роман в это время вызывал пожарную по «01» и скорую по «03». Он убежал звонить практически сразу же. Четверка плыла быстро. Потом с берега видели, как сначала Вит, а потом и ребята забрались по сваям на причал из воды. Видели, как Вит с другого входа, со стороны моря, заскочил в горящий сарай, который был уже похожим на факел.
В это время женщине привели девочку. - Танечка, Танюшка моя… - ласкала она ее. – Где же ты была? Мое солнышко…Любимая… - Я играла на бережку. Лепила песочники. Лебедя, луну… Тут рухнула крыша. Серый, Костя не успели войти в сарай, а Вова был еще на свае. Видели также, как какая-то девушка упала без чувств, ее тут же унесли и положили на скамейку, в тенек… - Солнечный удар! – констатировал кто-то. Столпилось много людей. - Паренек то, вошел туда… Бедный. - Да вон они, плавают в море… трое. - Их четверо было. - А один, наверное, за пирсом. - Может, он прыгнул в море? - Конечно, прыгнул! Он что, дурак что ли? Подъехали милиция и пожарные, своим звериным рыком распугали толпу. Быстро заработали водяные пушки. И через полчаса загасили. Потом подъехала скорая, потом еще одна. Первая увезла какую-то девушку с посиневшими губами. Вторая кого-то еще, накрытого простыней. А у берега стояли трое, к ним подбежал четвертый.
- А где, Вит? Люди стали расходиться. Слышались голоса: - Да… сгорел кто-то. - Может это тот паренек? - Может… - Да нет, видишь, их четверо. - Точно, четверо… - Видно, кто-то еще внутри был. Солнце палило нещадно. На фоне моря головешки и остов надстройки выглядели удручающе… Кричали чайки, медленно плыл вдалеке теплоход. Мирно сидели на лавочке женщина с дочкой, прижавшись друг к другу. А Костя все спрашивал: - Где Вит? А? Где?
4